Ленин. «Сим победиши» - [62]

Лисица остановилась, повернувшись к нему головой. Владимир Ильич начал поднимать ружье. Этого, конечно, было достаточно для того, чтобы зверь моментально, как молния, повернулся, махнул хвостом и скрылся.

На мой вопрос, почему он не стрелял, Владимир Ильич ответил:

— Она была так хороша и так красива...

И тут же со свойственным ему добродушием начал себя ругать, говоря, что он — "не охотник, а... сапожник" и т.д. Для меня однако было ясно, что он сознательно не хотел стрелять»1.

Этот сюжет в свое время немало эксплуатировали в детской литературе. Однако смысл описанного эпизода был куда интереснее, а круг ассоциаций, возникших в тот момент у Ленина, куда шире и сложнее, нежели представлял Крыленко.

Вот что написал в январе 1922 года об этой охоте на лису сам Ленин: выслеженную лисицу «окружают на известном расстоянии веревкой с красными флажками... Боясь явно искусственного "человеческого" сооружения, лиса выходит только тогда и только там, где эта "ограда" из флажков приоткрывается, а там ее и ждет охотник. Казалось бы, осторожность для такого зверя, которого все травят, качество самое положительное. Но и тут "продолжение достоинства" оказывается недостатком».

Иначе говоря, когда он, глядя на лису, двигавшуюся навстречу выстрелу, засмотрелся и задумался, в голове его, помимо прочих, мелькнула мысль о том, как велика сила привычки, инерции, как трудно вырваться за рамки сложившихся представлений даже тогда, когда тебе грозит смертельная опасность.

И, вспоминая выступления очень «левых» и очень «революционных» делегатов ряда европейских компартий на III конгрессе Коминтерна, Владимир Ильич заключил:

«Политические уроки даже из наблюдения такой тривиальной вещи, как охота на лис, оказываются небесполезными: с одной стороны, чрезмерная осторожность приводит к ошибкам. С другой стороны, нельзя забывать, что если заменить трезвый учет обстановки одним "настроением" или маханьем красными флажками, то можно сделать ошибку уже непоправимую; можно погибнуть при таких условиях, когда хоть трудности и велики, но гибель ничуть, ни чуточки еще не обязательна»2.

Именно «трезвый учет» обстановки и привел Ленина к выводу, что после целого ряда революционных выступлений, прокатившихся по Европе в 1917-1920 годах, наступает длительная полоса относительной стабилизации.

После поражения «Польского похода», когда поначалу казалось, что победа так близка и конный корпус Гая прорвался аж до самых границ Германии, после подавления вооруженного выступления немецких рабочих в марте, стачки английских горняков в апреле 1921 года и целого ряда других событий — это становилось все более очевидным. И из этого надо было делать выводы.

Лозунгами всякой революции изначально не могли стать ни погоня за наживой, ни страсть к обогащению. «Человек, — считал Фридрих Шиллер, — вырастает по мере того, как растут его цели». И все великие революции прошлого выдвигали овеянные романтикой вселенские милитантистские идеалы и в меру своих сил пытались их осуществить. Именно эти идеалы сплачивали массы людей и вызывали тот энтузиазм, который сметал все на своем пути. Именно так — как «мир» и «мiр» — толковали главный лозунг Октября рабочие и солдаты.

Но те «лениноеды», которые называют Владимира Ильича исключительно «вождем мирового пролетариата», вкладывая в это тот смысл, что до России ему, мол, и дела не было, лишь делают вид, что не понимают разницы между периодами штурма и осады. Обвинения в разжигании «мирового пожара» так и остались на долгие годы одним из главных мотивов пропаганды, направленной против Советской России.

Между тем, ни в коей мере не отказываясь от поддержки коммунистического и национально-освободительного движения в других странах, Владимир Ильич переносит центр тяжести проблемы в иную плоскость.

«В настоящее время, — сказал он в мае 1921 года на X партконференции, — международное положение таково, что какое-то временное, неустойчивое, но все-таки равновесие установилось... Сейчас главное свое воздействие на международную революцию мы оказываем своей хозяйственной политикой... На это поприще борьба перенесена во всемирном масштабе. Решим мы эту задачу — и тогда мы выиграли в международном масштабе наверняка и окончательно. Поэтому вопросы хозяйственного строительства приобретают для нас значение совершенно исключительное...»3

Однако умерить «революционный» пыл «левых», как на Западе, так и у себя в России, было не просто. На исполкоме Коминтерна и на III конгрессе Ленин резко критиковал сторонников «теории наступления» — тех немецких, французских, итальянских, австрийских, венгерских коммунистов, которые, как заявил Владимир Ильич, своими «левыми глупостями» способны загубить и коммунистическое и рабочее движение в своих странах. Он выступил даже против оказания Коминтерном финансовой поддержки подобного рода зарубежным группам4.

Умеряли избыточный «революционный» пыл и в самой России, Орджоникидзе, Киров и советские органы власти на Кавказе получили послание, в котором указывалось на необходимость «прекращения всяких шагов» и недопустимость любых попыток, направленных на организацию «Комитета освобождения Персии» и создания на ее территории так называемой «Гилянской республики», так как это является прямым нарушением Русско-персидского договора