Ленин. «Сим победиши» - [221]

Запись Осипова: «В.И. показал, что хочет выехать за пределы Кремля: подали автомобиль, катался по Москве, ездил мимо выставки». Речь шла о Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке, к которой он проявлял особый интерес. Но осмотреть ее подробно не удалось — пошел дождь.

«Вернувшись обратно, — продолжает Осипов, — прошел в зал Совнаркома». Рукавишников рассказывает более подробно: Ленин «вторично направился в свой кабинет, но на сей раз не удовлетворился его осмотром, а повернул в дверь, ведущую из его кабинета в зал заседаний Совнаркома. Зал был пуст: ввиду приезда Владимира Ильича заседания были отменены. Ильич покачал головой. Мне кажется, что он рассчитывал увидеть здесь многих из своих товарищей».

Об этой поездке Ленина ходило по Москве множество слухов и сплетен. Естественно, мы находим их в воспоминаниях Н. Валентинова. О степени достоверности этих слухов он сам написал следующее: информацию он получил от брата П.Н. Малянтовича, юриста Владимира Николаевича Малянтовича («Икс»), обладавшего обширными связями, в том числе и в медицинских кругах.

Более 30 лет Валентинов эту информацию никак не фиксировал и «даже мысль о том, — как он пишет, — в голову не приходила. Очень часто многое слышанное, как говорится, в одно ухо влетало, а из другого вылетало... Смутно помню, что он в качестве своих информаторов называл Крамера и Кожевникова... Главным его информатором в этом деле был Крамер»180.

Согласно этой версии, «Ленин пришел в свою квартиру и там долго искал какую-то вещь, написанную им до третьего удара и оставшуюся в его кремлевской квартире, когда его на носилках перевезли в Горки. Хранимые им бумаги Ленин никогда не позволял трогать. В 1922 г., уехав в Горки, он потребовал от Фотиевой (она о том пишет) "запереть ящики его стола в кабинете и ничего там не разбирать". Такие же порядки он установил и в своей квартире. Никто, в том числе и Крупская, не должен ни брать, ни перекладывать его заметки и всякие другие документы.

...Приехав из Горок в Кремль, Ленин нашел, что установленный им порядок кем-то нарушен. Искомая вещь там, где он рассчитывал ее найти, не оказалась. Ленин пришел от этого в сильное раздражение... Испуганные Крупская и Ульянова, может быть с чьей-то помощью, свели его вниз, посадили в автомобиль и привезли в Горки». Все это якобы рассказала Крамеру Мария Ильинична181.

И вот заключительная запись Виктора Петровича Осипова за этот день: после посещения Совнаркома Ленин «выбирал книги и взял Гегеля. Выяснилось, что он хочет обратно в Горки, причем торопил с возвращением. 19го около 7 часов вечера вернулся в Горки»182.

Валентинов пишет, что якобы через несколько дней после возвращения Ленина в Горки Крупская вызвала Крамера и «очень недовольным тоном заявила, что М.И. неверно передала ему о случившемся. Владимир Ильич болен, он может несколько в искаженном виде представлять себе некоторые явления... "Я не хочу, чтобы разнесся слух, будто какие-то документы, рукописи, письма у Владимира Ильича украдены. Такой слух может принести только большие неприятности... Очень прошу забыть все то, что вам говорила Мария Ильинична"»183.

Остается лишь добавить реальные наблюдения Крупской: когда в предшествующие дни врачи запрещали Ленину ехать в Москву, они более всего «боялись, как бы он не захотел там остаться». После 19 октября, пишет Надежда Константиновна, со стороны Владимира Ильича «больше разговоров о Москве не было»184.

Между тем, как раз в эти дни, 18 и 19 октября, в том же Кремле, оказавшемся для Ленина столь тихим и безлюдным, разворачивались довольно значимые события. 18 октября Политбюро принимает решение созвать 25-го экстренный Пленум ЦК с приглашением на него представителей крупнейших пролетарских парторганизаций по списку, составленному Секретариатом ЦК РКП(б).

На следующий день Троцкий обращается в Президиум ЦКК и Политбюро с новым письмом, в котором отвергает попытки квалифицировать его письмо от 8 октября как «платформу оппозиции» и настаивает на том, чтобы его обсуждение не выходило за рамки ЦК и ЦКК.

«Всем нам известен факт, — пишет он, — когда письмо тов. Ленина по национальному вопросу было доведено до сведения сравнительно широкого круга членов партии и в то же время, по общему соглашению, не пошло в широкое обращение. ... При желании письмо мое ... могло бы не выйти за эти пределы при действительной решимости рассмотреть вопросы без фракционных конвульсий и потрясений»185.

Но было поздно. Именно в этот день, 19 октября, восемь членов и кандидатов в члены Политбюро подписывают ответ на письмо Троцкого от 8 октября и обращаются с ним ко всем членам ЦК и ЦКК. Причем этот документ размножается в 300 экземплярах для рассылки участникам предстоящего пленума, хотя всех членов ЦК и ЦКК насчитывалось 90, а с кандидатами — 117186.

Троцкий первым напал на ЦК партии, указывалось в этом документе. О «надуманности» и «искусственности» разногласий, «обычных во всякой коллегиальной работе», как говорилось в письме Президиума ЦКК от 15 октября, теперь уже речь не шла. «Письмо-платформа» Троцкого, по убеждению авторов нового документа, не только содержит «чудовищные ошибки», но и является реальным «приступом к организации фракционности»