Ленин. «Сим победиши» - [193]

.

Как видим, Сталин полагал, что цель Ленина заключается в том, чтобы «надавить на волю съезда Компартии Грузии». Но Каменев почувствовал в поведении Ильича нечто более существенное.

В приведенном выше письме Зиновьеву, сообщая, что он едет в Грузию для примирения и объединения враждующих групп, Лев Борисович сформулировал главное: «Боюсь, что это уже не удовлетворит Старика, который, видимо, хочет не только мира на Кавказе, но и определенных организационных выводов наверху»416.

При наличии такого корпуса документов, принадлежащих Ленину, Володичевой, Каменеву и Сталину, утверждать, как это делает Сахаров, что диктовки 5 и 6 марта являются фальшивками, можно лишь при той степени избыточной политизации, которая просто застилает глаза на очевидные факты.

Глава 4. Последней умирает надежда

Все эти дни — 7, 8, 9 марта - особых перемен в состоянии Владимира Ильича не произошло. 7-го днем Кожевников записал: «Вид у В.И. неважный, бледный. Голова не болит, но не свежая. При разговоре часто подыскивает слова. Настроение плохое. Вчерашний спазм произвел на В.И. очень тяжелое впечатление. Он проводит параллель между тем, что было вчера и между весенней болезнью. Попытки его разубедить в этом, по-видимому, остались бесплодными».

Вечером, по просьбе Марии Ильиничны, Кожевников приехал вновь. «В.И. лежал с сильной головной болью, был бледен, лицо страдальческое. Поздоровался со мной, стал извиняться, что меня побеспокоили, стал винить М.И. в том, что она меня вызвала совершенно напрасно: "Зачем Вы беспокоились, раз все равно ничего нельзя сделать", — сказал В.И.

...В.И. я сказал так: "Так как фенацетин не помогает и головная боль слишком упорна, завтра мы Вам сделаем пункцию. На ночь же ее делать не стоит". При этих словах лицо В.И. совершенно преобразилось... "Вот это приятная новость, вот это был приятный визит. Теперь поезжайте домой и отдохните. Очень, очень Вас благодарю" и В.И. долго жал мне руку»1.

8-го с утра он опять чувствовал себя отвратительно. Опять бил озноб. Он «лежал под тремя одеялами, был бледен... Лицо утомленное, глаза грустные...» После спинномозговой пункции немного полегчало: «Проснулся без головной боли, самочувствие хорошее, настроение гораздо лучше, чем было за последние дни»2.

Но на следующий день, 9-го, стало хуже. Утром Надежда Константиновна вызвала врачей, и уже в 8.45 они были в Кремле. «В.И. лежал бледный, вид утомленный. Очень сконфужен тем, что нас так рано вызвали, "в такое неурочное время"... Речь у В.И. плохая, артикуляция неотчетливая и слова В.И. труднее находит, говорит одни слова вместо других... Несколько раз говорил: "вот речь, речь надо поправить". Н.К сообщила, что утром В.И. совершенно нельзя было понять».

К сожалению, судя по записям медиков, ситуация осложнялась тем, что всякий раз, когда у Ленина начиналось ухудшение, Крупская ужасно терялась, волновалась сама, а от этого понимала Ильича гораздо хуже. А он, привыкший к тому, что прежде она схватывала все с полуслова, расстраивался от этого еще больше, и это тоже сказывалось на его речи.

Днем опять полегчало: «Вид у В.И. гораздо лучше... Говорит лучше, чем утром, но все-таки очень часто ищет слова». Вместе с Крамером и Кожевниковым на сей раз к Ленину приехал доктор П.Г. Елистратов. «В.И. был очень удивлен и спросил: "А почему не Гетье, ведь он приставлен ко мне, чтобы лечить"». Ему сказали, что Федор Александрович болен. «"Что поделаешь, надо согласиться", — ответил В.И. С Елистратовым он был сдержанно любезен... Главным образом его беспокоит мысль, что это может обидеть Ф.А. Гетье».

А вечером вроде бы стало совсем хорошо. После ужина «стал спокойней, немного повеселел, голова стала отпускать. По словам М.И., речь стала лучше. Сообщение врачам Крупской было еще более неожиданным: «Вечером В.И. был в хорошем настроении, говорил почти свободно и сам сказал, что "я совсем преобразился и чувствую себя как здоровый, точно произошло какое-то чудо". Был весел, вспоминал далекое прошлое, совсем не волновался»3.

Ничего более об этом, по существу, последнем разговоре Владимира Ильича, Надежда Константиновна не сообщила ни тогда, ни позднее. А разговор, судя по всему, не ограничился воспоминаниями о «далеком прошлом».

Убеждение в том, что «все равно ничего нельзя сделать», высказанное Лениным врачам 7 марта, видимо, не покидало его. Во всяком случае, после этого разговора Крупская была уже в курсе дела относительно эвтаназии, хотя раньше Владимир Ильич говорил об этом лишь со Сталиным и Фоти-евой.

Возможно, Крупская в какой-то форме рассказала и об ответе Сталина, все-таки «взявшего назад сказанные им слова». Иначе трудно понять, почему буквально через считанные дни Надежда Константиновна обращается к нему с просьбой от имени Ильича. Но об этом позже...

День 10 марта начинался, как и предыдущие дни. С утра Владимир Ильич говорил довольно плохо, артикуляция была неважная. К тому же стали периодически проявляться спазмы.

Вместе с прибывшим профессором Фёрстером врачи решили попробовать внутривенное вливание.

Сделал это Кожевников. «В вену я попал сразу, — пишет он, — вливание 5 куб. см. произвел крайне медленно. Во время вливания В.И. сказал, что чувствует запах, похожий на запах еловых шишек. Вливание однако не предотвратило спазма и приблизительно через ¼ часа после него снова наступил спазм, на этот раз более сильный и более длительный, повлекший за собой полную афазию... Сознание при этом вполне ясное, вопросы В.И. понимает и в ответ на них кивает или качает головой. Через некоторое время говорил — "да" или "нет". Начался спазм в 2 часа».