Ленин. «Сим победиши» - [110]
Вероятнее всего, в основу «рабочей гипотезы» В.А. Сахарова легла та роль в «политической иерархии», которую данный пост приобрел значительно позднее. Но это была уже другая страница истории. А тогда, в 1922 году, роль и функции «генерального секретаря» вполне определились на примере других центральных учреждений. Генеральным секретарем Коминтерна стал Д.З. Мануильский, генсеком Профинтерна — С.А. Лозовский, аналогичные должности появились в Крестинтерне (А.П. Смирнов), Спортинтерне. И, естественно, никто из названных лиц не претендовал на политическое лидерство в своей «епархии». Заметим кстати, что в последующей обширной переписке со Сталиным и другими членами Политбюро Ленин термином «генеральный секретарь» не пользовался.
А рассматривая после съезда вопрос о разграничении функций центральных советских (Президиум ВЦИК, СНК, СТО) и центральных партийных органов (Политбюро, Оргбюро и ЦКК), Владимир Ильич не включает в этот перечень Секретариат ЦК283. Судя по всему, тот статус, который гораздо позднее приобрела эта должность, до сих пор довлеет над умами исследователей. Это и объясняет тот накал страстей, который бушует вокруг факта избрания Сталина генсеком на XI съезде. Между тем трансформация роли и места, которая со временем происходила с различными звеньями центрального партаппарата, — это предмет особого исследования, относящегося к более поздним годам истории РКП (б).
Далее пленум переходит к вопросу о «составе Политбюро». Указаний на то, кто докладывал этот (и предшествующие) вопросы, были ли какие-то прения вокруг них, в протоколе нет. Но прения, видимо, все-таки были.
Во время обсуждения состава Политбюро Каменев пишет Ленину: «Рыкова именно за его сегодняшнюю гнусную речь нельзя бы вводить». Можно лишь предположить — да и то с натяжкой, — что именно Рыков говорил о «председателе», поскольку во всех перечисленных выше случаях должность «генерального секретаря» предполагала наличие председателя.
Относительно «речи» Ленин отвечает: «Не пойму, чего "гнусного"? Хитреца маленькая!» И далее: если не вводить в Политбюро Рыкова, «тогда Вы должны найти иного зампред СНК». Каменев уступает: «Придется Рыкова»284. Между прочим, характер этой переписки дает основание предполагать, что именно Каменев председательствовал на данном заседании.
Пленум принимает решение включить в состав Политбюро семь человек: Ленина, Троцкого, Сталина, Каменева, Зиновьева, Томского, Рыкова. Кандидатами в члены Политбюро утверждаются трое: Молотов, Калинин, Бухарин.
Следующий вопрос — «о составе Оргбюро». В него вводят всю тройку секретарей — Сталина, Молотова, Куйбышева, а также Рыкова, Томского, Дзержинского и Андреева. Кандидаты: Рудзутак, Зеленский, Калинин. Таким образом, Сталин, Рыков и Томский являются одновременно членами и Политбюро, и Оргбюро ЦК РКП(б). На этом «конституирование ЦК» завершается.
Далее Пленум ЦК рассматривает еще полтора десятка вопросов: предложение Троцкого о контрагитации за границей по поводу анархистов, меньшевиков, эсеров и пр.; информацию Дзержинского о применении амнистии 26 февраля 1919 года к эсерам; сообщение Цюрупы о реорганизации Малого СНК; о составе ВЦИК и созыве его 3-й сессии; о назначении Бухарина редактором «Правды»; об утверждении представителями РКП(б) в Коминтерне Зиновьева, Бухарина, Радека, а кандидатами — Ленина и Троцкого и другие вопросы.
На следующий день, вечером 4 апреля, Ленин уезжает в Горки.
«...Не прозевать второго Кронштадта»
Конец зимы и начало весны 1922 года стали особо тяжкими. Несмотря на помощь государства и благотворительных организаций, голодная смерть уносила десятки и сотни тысяч жизней.
Писатель Михаил Андреевич Осоргин, высланный по делу «Помгола» в Казань, рассказывал: «...Бродили по улицам города пришельцы из деревень. Страшные пришельцы из мертвых деревень. И всех страшнее были дети. Их привозили на телегах, а на пункте сортировали на твердых и мягоньких. Из твердых трупиков складывали нечто вроде поленницы, а еще мягких старались оживить до конца...
Американцы имели в Казани несколько столовых детских. Многим они помогали пережить тяжелейшие дни, но никак не мирится русское чувство с американской системой. Они правы, конечно: всем помочь невозможно, нужен выбор. И они помогают — жизнеспособным...
Правильно это и логично, но непонятно нам, чуждо — не умеем мы кормить здорового ребенка за счет синего, умирающего мальчика! Непрактичны мы в вопросах милосердия и... мне вот как-то особенно дорога и мила в русском человеке эта непрактичность. Логики в ней нет, а есть какая-то высшая правда»285.
Евдокия Павловна Николаевская писала в марте из Оренбурга в Берлин сыну Борису Ивановичу: «Зимою по улицам валялись трупы; да и теперь их где-то есть целые склады. На базаре горы домашней рухляди. Дороги и поезда представляют что-то ужасное. И, собираясь ехать, готовятся к загробной жизни. Недавно... утром на улице видела волка. Они, говорят, стали завсегдатаями города, приманка — трупы».
