Ленин: Пантократор солнечных пылинок - [347]

В свете событий 1923 года замечание про «свою личность» кажется особенно важным.

Скучная, вечно больная, безобразно одетая, вздорная, одуревшая от бездетности старуха, потолок которой – педагогическая деятельность: заставить школьников в учебное время собирать шишки на топливо?

Или все же – ошеломительно красивая, весьма остроумная, очень скрытная – и очень умная женщина, которую все – кроме, видимо, ВИ – катастрофически недооценивали?

НК, похоже, единственный человек из окружения Ленина, относившийся к нему с уважительной и деловой иронией, какая ему, можно предположить, нравилась; совершенно очевидно, что она умела подмечать не только его, понятное дело, силу, но и смешные стороны – и, видимо, имела к нему свой ключ.

Манипуляции с «Завещанием» – единственный раз за четвертьвековую историю отношений этой пары, когда в поведении НК определенно есть нечто подозрительное. Однако мы можем предположить, что она и раньше проявляла «свою личность» по некоторым вопросам.

У нее была замечательная память, она хорошо – лучше многих – разбиралась в прикладной химии. Она, как нам уже доводилось говорить, была настоящей «Энигмой», шифровальной машиной РСДРП. Она была сильной, выносливой и охотно соглашалась на авантюры; 400-километровое пешее путешествие, которое они летом 1904-го совершили вдвоем по горам Швейцарии, достаточно красноречивое свидетельство. Но мы знаем о ней гораздо меньше, чем о ВИ, – прежде всего потому, что лично про себя в мемуарах она рассказывает совсем мало – и с еще большей иронией, чем о муже.

Их переписка – разумеется, существовавшая – не опубликована и, скорее всего, уничтожена или спрятана ею самой. Можно не сомневаться, что значительная часть этой переписки была шифрованной; но и кода переписки между ней и Лениным мы не знаем.

Похоже на то, что НК была главной загадкой в хорошо известной жизни Ленина; тем топором Негоро, который постоянно лежал под его компасом – и, возможно, активировался только в какие-то исключительные моменты – однако, как видим, активировался и корректировал указания магнитной стрелки.

На протяжении четверти века рядом с главным героем этой биографии постоянно находился другой человек, который вел собственную игру, выдавая себя для посторонних за предмет обстановки. И когда «бабушка божий одуванчик», на протяжении всех двадцати пяти лет не вызывавшая у тех, кто готов был вспоминать о ней, ни малейших вопросов, кроме разве что «о господи, ну почему у нее все время такое постное выражение лица», оказывается ключевой фигурой в детективе, это означает, что в истории Ленина появляется финальный твист.

Спасибо, Надежда Константиновна; вы самый интересный человек в этой очень густонаселенной эпопее.

Ленин-100

Можно с уверенностью сказать, что ничья жизнь не была исследована полнее, чем ленинская; и надо было быть Лениным – профессиональным заговорщиком, конспиратором и шифровальщиком, – чтобы, даже и так, оставить после себя столько тайн, чтобы хватило на всех исследователей с запасом.

У Ленина было много биографов – от детского писателя Н. Носова (который, к несчастью, не успел написать книгу) до генерала Волкогонова (которому, возможно, не следовало торопиться с публикацией).

Ленину очень везло с биографами – от П. Керженцева и М. Шагинян до С. Есина и В. Бушина; и, несмотря на естественный в сегодняшних политических условиях упадок интереса к Ленину, в мире существует целая плеяда не просто знатоков, но проницательнейших критиков, в гегелевско-марксовском смысле, ленинской биографии: Картер Элвуд, Роберт Сервис, Владлен Логинов, Тамаш Краус и др.

Можно без преувеличения сказать, что РСДРП была партией литераторов, которой была свойственна высочайшая литературная культура; М. Горький вовсе не был в этой организации белой вороной; в партии состояло множество интеллигентов, которые замечательно чувствовали язык – и ценили не только идеи К. Маркса и Ф. Энгельса (неудивительно, при такой-то конкуренции, литературный стиль самого ВИ, далеко не самый тусклый, никогда не считался образцовым; впрочем, РСДРП вообще была высококонкурентным образованием), но и многому научились у них как у великих публицистов. И речь не только об условном «первом ряде» писателей-марксистов: Плеханов, Троцкий, Парвус, П. Аксельрод, Мартов, А. Богданов, Луначарский, но и об – еще более условном – «втором»: Засулич, Бухарин, Сталин, Каменев, Зиновьев, Потресов, А. Мартынов, В. Бонч-Бруевич, Крупская, Валентинов, Суханов, Лепешинский, Горев, Либерман, Литвинов, Г. Алексинский, Т. Алексинская, Бабушкин, Е. Преображенский, Стеклов, Скворцов-Степанов, Кржижановский, Л. Аксельрод, да даже и Демьян Бедный (высоко ценившийся не только Лениным: популярность его в 1920-е годы напоминала сегодняшнюю группы «Ленинград», и не случайно; Б. Пастернак, как известно, полагал Бедного современным Гансом Саксом и ставил выше большинства советских поэтов). Именно благодаря самой «литературности» этой среды в нашем распоряжении оказались сотни выдающихся образцов мемуаристики.

Библия любого ленинского биографа – мемуары Н. К. Крупской; замечательные воспоминания оставили сестры и брат ВИ – Анна Ильинична Ульянова, Мария Ильинична Ульянова и Дмитрий Ильич Ульянов.