Лёлита, или Роман про Ё - [25]

Тимка меж тем нарубил себе настоящих, вот только что без металлических наконечников, копий и всё свободное от охоты время оттачивал навыки метания оных. В возможность завалить с их помощью хрестоматийного лося я, конечно, не верил. Но обнаружив, что копья у него не просто летают, но и втыкаются, скепсису поубавил: бог с ним с лосём, но против волков нужно было вооружаться. И как можно срочней. Накануне они объявились снова — теперь вдвоём (с своей волчицею голодной?). Подойти не решились, позыркали из орешника и восвояси. Но сам факт визита добра не сулил. И утром я предложил, а Тим навбивал в нашу сосну колышков-ступенек — чтоб забираться на здоровенный сук, отстоящий от земли на добрых два моих роста.

Теперь в случае нападения серых братьев Лёльке надлежало лезть туда, а уж мы — спина к спине, с копьями да тесаком — как-нибудь да отмашемся.

Тут же перешли к дрессуре подзащитной. Первые два часа она срывалась, рискуя искалечиться ещё до явления непрошеных гостей, но мы страховали, и вскоре генетически обезьянье прошлое сказалось, и наша флегматичная Лёлька шуровала туда и обратно в считанные секунды. Дотошный Тим снабдил аварийное убежище дополнительными колышками-поручнями. Получилась настоящая мини-мансарда. Они проверили, выдержит ли ветка двоих — выдержала. Предлагали опробовать втроём, но я решил не искушать.

К тому же, бог, он, конечно, троицу любит, но разве в случае настоящей беды на жёрдочке отсидишься?

Теперь из неразрешимых проблем оставалась всего одна — сбылось самое грустное из моих пророчеств: привязанные к шалашу, мы расточительно коротали время в каких-нибудь, может, пяти-шести верстах от выхода на волю.

Ну, или в десяти-двенадцати.

Да будь их даже сто двадцать, или вдвое — минуты бы здесь не остались, тотчас бы снялись. Но удостовериться можно было лишь опытным путем. Мы же вместо того, чтобы бороться и искать, обживали наспех выбранное место, будто пытаясь обмануть ненавистного вертухая: не ты, мол, нас запер — сами мы, по доброй воле, и расти себе, сколько хочешь, во все стороны, нам оно до фонаря…

Где-то через полмесяца Тим вернулся с настоящим трофеем, после чего тут же получил от меня прозвище Верная Рука. И об этом отдельно…

С пернатыми и мелким зверьём, включая лисицу, есть которую мы не стали, шкурку только сняли и притарили, он разбирался лихо. Но добычи хватало на день, от силы на утро оставалось. Попытка парной вылазки (Лёлька на это время хоронилась на ветке) ничего не дала: один лук — один и есть, сколько стрелков к нему ни приставь! А на вторую тетиву волосы пока ни у кого не отрастали.

Штатный мозгач, я вспомнил о жилах. Но жилы были надобны бычьи, воловьи, кабаньи на худой конец. Заячьими было не обойтись. Да и не оставалось от зайцев никаких жил. Оставались кости, из которых Тимка мастерил острия для стрел, да шкурки. Когда их поднакопилось, Лёлька понашила вполне элегантных мокасин. Теперь городскую обувку мы хранили до лучших (или худших) времён в шалаше, а по окрестностям вышивали в мягких меховых чунях…

Так вот: однажды на закате, когда из низины начинал ползти редкий туман — а полз он теперь всякий вечер, намекая, что холода уже не за горами, вернее, не за лесом, — наш снабженец показался из чащи, волоча что-то грузное. По традиции я моментально напрягся. Но глазастая Лёлька не дала мне и рта разинуть и с криком «Тима, ты прелесть!» бросилась навстречу брату. Я поспешил следом…

Это был оленёнок. Совсем ещё молодой, с овцу росточком. Заведомо не отвлекаясь на мелочёвку, парень угробил на его выслеживание весь день, и упрямство не было напрасным: они вышли на него сами — олениха и этот несмышлёныш. И Тим не промахнулся: всадил первую же — а по-другому бы ничего и не вышло — стрелу в шею подростку. Вторая легла рядышком. Не успевший сообразить, в чём дело, тот рухнул на колени. Мать заметалась, но чем могла помочь она обречённому детёнышу? — из кустов с копьём наперевес уже нёсся злодей-Тимур, и бедная, зарыдав по-своему, кинулась в спасительные заросли.

Наверное, это выглядело жестоко. Но это и не были съёмки учебной программы ребятам о зверятах — это было реалити-шоу на тему хто ково сгист! С некоторых пор Тимом правили исключительно чувство долга и азарт победителя.

Он рассказал, как перепилил истерзанное горло малыша перочинным (выносить из лагеря тесак я запретил категорически, да и не надобился он ему прежде), как выпустил кровь и тотчас же, поскольку на терпкий запах её могли сбежаться конкуренты, взвалил добычу на плечи и подался до хаты. Но вскоре выдохся, скинул оленёнка наземь и тащил за задние лапы, пока не услыхал восторженного Лёлькиного «прелесть»…

Для меня продолжало оставаться загадкой, как умудряется он не теряться в лесу. Однако куда больше потрясла меня тем вечером метаморфоза, сотворённая лесом с Лёлькой: ещё недавно блевавшая от одного вида крови, она даже не взглянула в стекленеющие глаза убиенного Бэмби. Всего пару месяцев назад, где-нибудь в зоосаде, кроха умилялась бы его нежной нескладности, визжа: «Мам, мам, ты посмотри, он мою баранку жуёт!» — теперь в её глазах читались лишь гордость хранительницы очага и предвкушение пиршества, извините, плоти. Наша милая добрая чуткая тринадцатилетняя Лёлька так ловко орудовала отцовым клинком, высвобождая из чулка шкурки тушу своего в некотором роде сверстника, что я испугался увидеть, как, вспоров брюхо и добравшись до потрохов, она отхватит кусок тёплой ещё печени и с рыком набросится на него, не замечая вокруг никого и ничего. Только не это, Лёленька! Умоляю тебя: только не это…