Лекции по истории религий - [21]

Когда ты, Индра, убил перворожденного из змеев

И перехитрил хитрости хитрецов,

И породил солнце, небо, утреннюю зарю,

С тех пор ты уже не находил себе противника.

Он убил Вритру, самого (страшного) врага, бесплечего,

Индра – дубиной, великим оружием.

Как ветви, топором обрубленные,

Змей лежит, прильнув к земле…

Через (него), безжизненно лежащего, как раскрошенный тростник,

Текут, вздымаясь, воды человеческие.

Кого Вритра с силою сковывал,

У их ног лежит теперь змей.

Теперь посмотрим, как этот гимн превращается в ритуальную формулу. Каждый жрец, читая его и держа в уме то, что сделал Индра, чтобы освободить людей и уничтожить преграду, совершает четко определенные действия, которые символически изображают действия Индры, убивающего Вритру. Таким образом зло, которое мешает человеку соединиться с миром богов, уничтожается на время совершения ритуала, и та цель, то желание, которое имеет заказчик ритуала, реализуется, будь то земные вещи или победа над смертью и блаженная вечность. Судя по тому, что древние индийцы хоронили своих умерших после кремации в курганах, и по целому ряду заупокойных гимнов, которые дошли до нас в ведах, они верили, что после победы над смертью умершие войдут в мир вечности, в запредельную даль (так именовали мир божественной вечности древние арии – парах параватах, «запредельная даль»).

Скепсис, который поразил Египет и Месопотамию, коснулся и индоарийских племен, но позже, где-то на рубеже 1200 года до Р. Х. Однако если Египет и Месопотамия переболели им и, в общем-то, не пленились отбрасыванием ритуала настолько, чтобы вместе с ним отбросить и идею телесного воскресения, и идею уникальности жизни, то в Индии было иначе. Былая периферия человечества становится центром новой совокупности религиозных идей. Эти религиозные идеи рождаются в кругу, как мы бы сказали, монашествующих.

У индоариев существовала практика четырех ашрам (слово, родственное нашему «храм»), этапов жизни, которые каждый человек должен был проходить в отношениях с Божественным миром. Первый, от семи лет до двадцати одного года, – ученичество у священников. Ученик – брахмачарья давал обеты полного послушания учителю и полного целомудрия, полового воздержания на все время обучения. В двадцать один год он, уже всему наученный, возвращался в свою деревню. К этому времени родители подыскивали ему невесту, он женился и начинал жизнь домохозяина – грихастхьи. Продолжал совершать обряды, ритуалы, но у него рождались дети, он работал, служил. Этот период продолжается приблизительно до 65 лет и делится на две части: до 40 лет – время рождения детей и чисто домашней, хозяйственной деятельности, от 40 до 65 продолжается супружеская жизнь, рождаются дети, но главное внимание уделяется общественным делам: человек должен заниматься делами своей деревни, по крайней мере быть в составе деревенских старост, если он не идет на более высокие уровни, как бы мы сейчас сказали, управленческих структур. Но в 65 лет все это кончается. Примерно в этом возрасте, считается, человек должен увидеть сына своего сына уже выросшим, пришедшим из ученичества. После встречи старшего внука полагается передать старшему сыну огонь домашнего очага, на котором совершаются и жертвоприношения, а самому уйти в лесной монастырь, стать ванапрастхой – лесным отшельником.

Брахманам и кшатриям (но не вайшьям), полагали арии, глупо и не нужно всю жизнь жить в деревне. В определенном возрасте надо оставить хозяйство и заниматься в основном молитвой в монастыре и обучением учеников. Там можно вместе с немолодой уже женой поселиться в домике, рядом с такими же отшельниками, развести свой огород. Это третья ашрама – лесное общинное отшельничество.

Но это еще не конец. Далеко не всем, но тем, кто чувствует в себе еще большее стремление к духовному росту, можно совершить последний шаг – стать бродячим аскетом или, как говорят в Индии, саньяси – отреченцем. Такой человек (а им может быть только брахман) отказывается и от дома, и от супруги, и от сообщества отшельников. Он дает обет вечно быть в пути, нигде не жить больше трех дней, никогда не произносить ни одного слова, кроме молитвы, то есть не вести никаких бесед с людьми, только с Богом (одним лишь духовным детям можно давать наставления); ничего никогда не просить и, естественно, не производить никакой пищи. Такой странствующий монах молча идет из деревни в деревню с чашей для подаяния: что ему положили в чашу, то он и ест. Получив от кого сладкой рисовой каши, а от кого острых, наперченных овощей, желательно выйти за пределы деревни, смешать все это с речной водой в один ком и запихнуть в рот, чтобы не получить никакого удовольствия от еды. Этот обычай существует до сих пор, и многие индийские предприниматели, министры и депутаты парламента заканчивают свою жизнь бродячими монахами на дороге. Это, по мнению индийцев, достойное завершение человеческого существования.

И вот, как раз в лесных монастырях Индии, среди ванапрастха появляется новое учение. Отчасти мы встречаем его и в других культурах, но здесь оно достигает очень большей силы. В чем же оно состоит? «Веды учат внешним действиям, внешним ритуалам, – говорили последователи этого нового учения, – на самом же деле Бог всегда внутри человека». Человеческий дух (атман) тождественен Аджа, Богу-Творцу, которого к этому времени начинают именовать Брахман. Атман равен, тождественен Брахману – «ты То еси», на санскрите – «тат твамаси» (замечаете сходство славянского языка и санскрита?). Из этого делается вывод: весь этот мир – иллюзия, прельщение. Причем не только внешний мир, но само твое тело, чувства, твоя самость – это иллюзия, и она только мешает, привязывает человека к земному миру, к тому, что не Бог. Как говорится в одном индийском тексте, надо «разрубить узлы», освободиться.