Лекции по холокосту - [2]
Но, прежде чем перейти к этому злу, я хотел бы сделать ещё одно замечание. Нередко, забавы ради, я спрашиваю какого-нибудь среднего обывателя, что, на его взгляд, является самым большим табу в западном сообществе. Рядовой гражданин быстро выдаёт самые разнообразные ответы: гомосексуализм, незаконная иммиграция, межрасовые отношения, секс. Нет, говорю я ему, я имею в виду табу, которое настолько сильно, что никто не осмеливается открыто говорить, что это табу, поскольку сделав это, он обвинит общественность в том, что оно подавляет инакомыслящих; тем самым данное табу будет нарушено, что повлечёт за собой наказание. И здесь я неоднократно убеждался, что рядовой гражданин даст мне честный ответ, только если он чувствует себя в безопасности и уверен, что за ним никто не следит и не подслушивает. Именно так обстоит дело во многих странах западной Европы, в особенности в немецкоязычных странах (Германия, Австрия, Швейцария). Что говорит подобная форма поведения о состоянии нынешних западных сообществ? И, как вы считаете, что это за табу, что его нельзя открыто называть табу?
Вместе того, чтобы отвечать самому, я процитирую профессионала, изучавшего данный вопрос. В антологии, посвящённой недавно скончавшемуся немецкому историку Гельмуту Дивальду, профессор Роберт Хепп пишет:
«Случайные эксперименты, проводимые мною на семинарах, убеждают меня в том, что «Освенцим» [самое известное место холокоста] — это, по сути дела, одно из немногих табу, которое наше «свободное общество» всё ещё сохраняет[6]. Наши «просвещённые» студенты из центральной Европы, не реагирующие ни на какие возбудители и не признающие никаких запретных тем, на «тексты ревизионистов [отрицателей]» о газовых камерах Освенцима реагируют точно так же (включая схожие физиологические симптомы), как члены примитивных полинезийских племён реагируют на нарушение их табу. Студенты просто выходили из себя и были не в состоянии спокойно обсуждать предложенную тему. Для социолога это очень важный момент, поскольку табу определённого народа позволяют узнать, что для этого народа является священным. Табу также выдают то, чего он боится[7]. Временам страх перед мнимой опасностью принимает форму нервных тиков и фобий, напоминающих невроз навязчивых состояний. Однако, с другой стороны, нельзя отрицать, что многочисленные табу выполняют защитную функцию, оберегая людей от опасности. И даже там, где табу является неотъемлемой частью человека, бывает тяжело определить, если сила первого основывается на страхе второго, или же если страх второго объясняется силой первого.
Таким образом, становится понятно, почему священники и правители никогда не гнушались использовать различного рода табу для защиты собственной власти. Следует помнить, что вплоть до сегодняшнего дня ни одно общество не смогло отказаться от использования табу для эффективного «социального контроля». В «современном обществе», таком как Федеративная Республика Германия, формальные нормы поведения и санкции играют даже большую роль, чем в полинезийских племенах, в которых табу как таковые и были впервые обнаружены европейскими исследователями.
Помимо обычных, «законных» требований и запретов, управляющих поведением, в нашем [немецком] обществе также имеет место самоцензура («само собой разумеется!», «даже думать об этом не смейте!»). Если подобные надежды не оправдываются, то тогда — как в Полинезии — в действие вступают автоматические санкции, не требующие оправданий.
«Современное» общество реагирует на нарушение табу точно так же, как и «примитивное» общество: это считается «кощунством» и «гадостью» и автоматически вызывает вопли отвращения и ужаса. В конце концов нарушитель изолируется и исключается из общества, а на его имя, так же как и на память о нём, в свою очередь, налагается табу»[8].
Таким образом, эту книгу можно было также назвать «Лекции о табу», поскольку именно этим стал холокост. Говорить и рассказывать о холокосте можно, но только особым, дозволенным образом. На «неверные» вопросы и нежелательные ответы наложено табу.
Однако тот факт, что холокост стал табу, ничуть не помешает мне задавать всякого рода вопросы, поскольку в любом научном исследовании вопросы задавать необходимо, чтобы на них можно было получать альтернативные ответы, дающие нам более подробную информацию о предмете обсуждения и снимающие с него ореол таинственности. Это происходит вне зависимости от того, считают ли хранители табу ответы «хорошими» или же, наоборот, «плохими», поскольку, в конечном счёте, важно то, является ли ответ с высокой степенью вероятности верным или неверным. При ответах на открытые вопросы «хороший» или «плохой» являются ненаучными понятиями.
Итак, вывод из этого предисловия таков, что мы никоим образом не можем обойти холокост молчанием, поскольку он, в прямом смысле, ежедневно подаётся нам на обед и на ужин, независимо от того, нравится он нам или нет! Также, независимо от того, нравится нам это или нет, но для некоторых влиятельных кругов холокост служит средством для установки моральных стандартов. Именно поэтому крайне важно критически изучить данную тему, и эта книга предназначена как раз для того.
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.