Лекции о сущности религии - [95]

он нам представлен здесь, как чудесное, творящее чудеса, всемогущее существо, которое может исполнить и действительно исполняет все желания человека, то есть все желания, не стремящиеся ни к чему худому, ни к чему с точки зрения Христа безнравственному; он нам представлен как существо фантазии, воображения.

Чтобы упразднить чудо, рационалист прибегает к тому доводу, что, как он говорит, "понятие чуда, если оно должно дать научное доказательство откровения, должно быть определено как такой факт в чувственном мире, который не может быть объяснен естественным сочетанием действующих причин, и где, стало быть, нужно прийти к заключению, что рука божия непосредственно вмешалась и действовала. Но чтобы достоверно знать, что какой-нибудь факт не произошел в силу естественного порядка вещей, нужно было бы полностью знать всю природу и все ее законы. Но так как ни один человек не имеет таких знаний и не может иметь, то и суждение о том, что данный факт не мог просто явиться результатом сочетания данных явлений, но должен был быть следствием чрезвычайного вмешательства божественного всемогущества, не может быть поддерживаемо с полной очевидностью". Однако чудеса отличаются настолько очевидно и бесспорно от действий природы, что можно, не сомневаясь, утверждать, что они не могли возникнуть из связи естественных предметов и причин, потому что желания и фантазии человека, которые представляют нам чудеса в виде действительных фактов, находятся вне связи вещей и над ней, вне природной необходимости и над ней, точно так же, как и желание неизлечимо слепого видеть стоит вне всякой естественной связи с природой слепоты и даже в прямом противоречии с естественными условиями и законами исполнимости этого желания; поэтому определение древних теологов, что чудо не только стоит над естественным порядком вещей, но и противно ему, противно сущности природы, совершенно правильно; ибо оно характеризует нам природу желания. Конечно, можно так же аподиктически, как это говорят философы, то есть с безусловной уверенностью и решительностью, утверждать, что чудеса не могут быть объяснены из природы, то есть из внешней природы, что они произошли лишь благодаря чрезвычайному вмешательству божественного всемогущества; надо только заметить, что эта божественная сверхъестественная сила есть именно сила человеческих желаний и воображения. Короче говоря, сущность религии, сущность божества выявляет только природу желания и неразрывно с ними связанного воображения; ибо лишь воображение представляет как существо, имеющее свое бытие вне мышления, даже и бога рационалистов, бога мыслящих философов, бога, который есть не что иное, как его-мыслителя собственный образ мыслей. Из приведенного объяснения явствует также, как нелеп вопрос или спор о возможности, действительности и необходимости чудес. Этот спор, этот вопрос может возникнуть лишь в том случае, если рассматривают чудо само по себе или держатся лишь за внешние проявления, не восходя к внутреннему психологическому, или человеческому, основанию, которому эти внешние проявления обязаны своим существованием. Психологическое, или человеческое, происхождение чуда очевиднейшим образом явствует уже из того, что чудеса происходят через посредство людей, или, как выражается религиозное верование, происходят от бога при посредстве людей. В этом заключается бросающееся в глаза различие, которого мы уже раньше коснулись, различие между так называемыми естественными и религиозными чудесами. Религиозные чудеса немыслимы без человека, ибо они имеют отношение лишь к человеку. Естественные чудеса, то есть вызывающие наше изумление явления природы, существуют и без того, чтобы был человек и им удивлялся. Чудеса геологии, мегатерии, динозавры, ихтиозавры существовали - по крайней мере по представлению нашей современной геологии - еще до того, как жили люди; но естественное движение солнца не прерывалось до появления Иисуса Навина.

На первый поверхностный взгляд представляется парадоксальным, то есть поражающим и странным, выводить религию из желаний человека, и даже божество, предметное существо религии, отождествлять с желанием; потому что в религии, по крайней мере, в христианской, человек молится: "Господи, не моя, а твоя да будет воля"; ведь религия требует принесения в жертву человеческих желаний. Но христианин - разумеется, настоящий, античный, не современный христианин - приносит в жертву желание богатств, желание иметь детей, желание здоровья или долгой жизни, но не желание бессмертия, не желание достигнуть божественного совершенства и блаженства. Он подчиняет все эти, в его понимании, временные, земные, плотские, желания одному главному и основному желанию;

и от этого желания, от представления, от фантазии вечной небесной жизни не отличается христианское божество;

оно есть лишь это олицетворенное, представленное как действительное существо, желание. Поэтому божество и блаженство для истинного христианина одно и то же. Даже человек, который не имеет подобных преизбыточных, сверхземных желаний, как христианин, человек, который стоит со своими желаниями на почве действительности, на почве действительной жизни и человечества, и даже тот, у которого совершенно обыденные эгоистические желания, должен принести в жертву бесчисленные второстепенные желания своему главному, если он его хочет осуществить. Человек, у которого нет другого желания, как сделаться богатым или остаться здоровым, должен подавить бесчисленное множество желаний, если он действительно хочет сделаться богатым или если он хочет действительно остаться здоровым. Как ни хочет он в данный момент доставить себе удовольствие, он должен от него отказаться, если он не хочет удовлетворением своего минутного стремления, побуждения или желания повредить своему основному желанию. Если поэтому в христианской религии говорится: "не моя, а твоя да будет воля", - то смысл этих слов лишь следующий: да будет не та воля, не то желание, которое хочет того или другого, и которое, когда оно исполнится, окажется, быть может, мне впоследствии на пагубу, не желание вообще так называемых временных благ; этим никоим образом не сказано, что должна быть воля, стремление к блаженству вообще, а не желание постоянного вечного счастья, небесного блаженства. Ведь христианин, когда он чего-нибудь желает или о чем-нибудь молится, заранее предполагает, что воля божия будет исполнена, что эта воля хочет лишь лучшего, лишь блага человека, по крайней мере, вечного блага и счастья (28). Таким образом сведению религии и богов к желаниям людей никоим образом не противоречит та резиньяция, тот отказ от удовлетворения тех или других отдельных желаний, которые предписывает религия. Не подлежит сомнению: там, где прекращается человек, прекращается и религия, но там, где прекращается желание, прекращается и человек. Нет религии, нет бога без желания; но нет и человека без желания. Различие между желаниями, без которых нет религии и божества, и желаниями, без которых нет человечества, без которых человек не есть человек, заключается лишь в том, что религия имеет желания, которые осуществляются лишь в воображении, в вере; человек же, как таковой, или человек, который на место религии ставит образование, разум, естественнонаучное мировоззрение, на место неба землю, - этот человек имеет желания, не выходящие из границ природы и разума, лежащие в пределах естественной возможности и осуществимости.