Лекции о метафизике - [50]

Появился ли бы без горьких переживаний того периода первый эскизный план книги «Так говорил Заратустра», составленный летом 1881 года, возможно ли было то изумительное счастливое настроение, которым исполнены строки приведенного выше наброска? Сегодня это всего лишь праздные вопросы. Но, быть может, в отношении «Заратустры» мы согласились бы с Майстером Экхартом: «Самый быстрый зверь, который доставит вас к совершенству, – это страдание».

О создании первой части «Заратустры» брат писал так:

Зиму (1882/83) я прожил в той очаровательно тихой бухте Рапалло, недалеко от Генуи, которая врезается между Кьявари и мысом Портофино. Мое здоровье было не из лучших, зима выдалась холодная и чересчур дождливая, маленькая гостиница у самого моря – так, что прилив ночью не давал спать, – почти во всем представляла собой противоположность желаемого. Вопреки этому и почти в доказательство моего утверждения, что всё решающее возникает «вопреки», именно в эту зиму и в этих неблагоприятных условиях возник мой «Заратустра». Утром я поднимался в южном направлении по чудесной дороге к Зоальи, мимо сосен и обозревая морские дали, а во второй половине дня, всякий раз, как позволяло здоровье, обходил всю бухту от Санта-Маргериты до местности за Портофино. Эти места и этот ландшафт стали еще ближе моему сердцу из-за большой любви к ним императора Фридриха III; по случаю я снова очутился у этих берегов осенью 1886 года, когда он в последний раз посещал этот маленький забытый мир счастья. На обеих этих дорогах пришла мне в голову вся первая часть «Заратустры», и прежде всего сам Заратустра как тип: вернее, он снизошел на меня.

Эта первая часть «Заратустры» была записана не более чем за десять дней – с начала по середину февраля 1883 года. «Заключительная часть… была закончена как раз в тот священный час, когда в Венеции умер Рихард Вагнер».

Фридрих в разных местах своих текстов упоминает то время (за исключением десяти дней, когда он писал «Заратустру») как самую тяжелую зиму, проведенную в почти непрерывной болезни. Но при этом он имеет в виду не свои прежние болезненные состояния, а самый настоящий грипп, который он подхватил в Санта-Маргерите и который мучил его еще многие недели в Генуе. Однако прежде всего он подразумевает состояние своей души – ту невыразимую покинутость, для которой он в «Заратустре» нашел столь понятные сердцу слова. Также и реакция друзей и знакомых на первую часть была угнетающей, поскольку она осталась не понятой почти всеми, кому он ее послал.

Многие, на кого я надеялся, оказались незрелыми; Заратустра – это доказательство того, что можно говорить с величайшей ясностью, но не быть никем услышанным.

Брат сильно переживал из-за этого непонимания, и так как в то время, проявив невероятную силу воли, отказался от гидрат хлорала – снотворного, которое ему пришлось принимать при затяжном гриппе, – всю весну следующего 1883 года, проведенную в Риме, он пребывал в пасмурном настроении.

Вот что он пишет об этом:

Затем последовала тоскливая весна в Риме, куда я переехал жить – это было нелегко. В сущности меня раздражало само это место, самое непристойное на свете для поэта Заратустры, в котором я оказался не по собственной воле; я пытался освободиться – хотел в Акуилу, антипод Рима, основанную из враждебности к Риму – также и я однажды стану основателем места памяти атеиста и врага церкви comme il faut, моего ближайшего родственника, великого императора Гогенштауфена Фридриха II. Но мне препятствовал злой рок: надо было возвращаться. В конце концов, когда меня утомили заботы об антихристианской местности, я удовольствовался площадью Барберини. Боюсь однажды, чтобы по возможности избежать дурных запахов, я интересовался даже в Палаццо дель Квиринале, нет ли там тихой комнаты для философа. На балконе, высоко над названной площадью, откуда виден весь Рим, а издалека внизу доносится шум фонтана, была сложена самая одинокая песнь из всех, что слагали прежде, – Ночная песнь; в тот час вокруг меня всё время кружилась мелодия, полная невыразимой печали, рефрен которой я снова нашел в словах «мертвый перед бессмертием».

Той весной мы задержались в Риме несколько дольше, и из-за установившейся унылой тягостной погоды и подавленного настроения Фридрих решил больше вообще ничего не писать, тем более продолжения «Заратустры», хотя я и предлагала ему взять на себя все хлопоты, связанные с издателем и типографией. Но когда 17 июня мы возвратились в Щвейцарию и он снова почувствовал знакомый и дорогой ему горный воздух, в нем пробудилась вся его радостная созидательная сила и, чтобы подготовить меня к грядущему манускрипту, он писал мне:

Здесь поселился я на три месяца: я в самом деле был большим дураком, позволив себе потерять мужество из-за итальянского воздуха. Постоянно мелькает мысль: а что дальше?.. Мое «будущее» для меня самая темная в мире вещь; но так как я еще многое должен подготовить, мне следует думать только о завершении этой подготовки – это и есть мое будущее, – всё же остальное предоставить тебе и богам.

Вторая часть «Заратустры» была написана в Сильс-Марии между 26-м июня и 6-м июля: