Лекарство - [35]

— Понятно, что я тоже не доверяю доктору, но мне интересно узнать, почему не доверяет Риэлм. Я сажусь рядом с ним и, пока жду, что он объяснит мне, закусываю нижнюю губу. Впервые, с тех пор, как я покинула Программу, я зашла в его спальню. Тут нет ничего — только шерстяное голубое одеяло и жесткий матрас на погнутой кровати. Ничто не говорит, кто такой Риэлм. Даже у меня есть несколько вещей, а я пустилась в бега, бросив школу, много недель назад.

Риэлм вздыхает и снова смотрит за окно.

— Я подвинул кровать к окну, потому что начинаю чувствовать клаустрофобию, как будто меня заперли. Я проверяю окно как минимум трижды в день, чтобы убедиться, что оно не закрыто, — он смотрит на меня. — Просто чтобы убедиться, что меня не заперли.

— Побочный эффект Программы?

— Помимо прочего. И то, что Артур Притчард здесь, не совсем помогает мне перестать беспокоиться. Я не доверяю ему, и мне нужно убраться от него как можно дальше.

Риэлм полон тайн. Но этой ему придется поделиться.

— Почему? — спрашиваю я.

— Потому, — он отвечает, пожав плечами, — что Эвелин была моим другом. Я был среди тех пациентов, которых она вылечила.

Глава 2

Слова Риэлма, тяжелые, как камни, обрушиваются на меня. Его тайна намного больше, чем я предполагала. Риэлма вылечили. Когда это произошло? Что еще он не рассказал мне?

Риэлм изучает выражение моего лица.

— Что ты думаешь об этом, Слоан? Как тебе нравится то, что я помню свое прошлое, но не рассказывал тебе об этом?

— Думаю, ты козел.

Но я в таком шоке, что не знаю, что и думать. Его сестра говорила, что он приберегал таблетку, пока не выйдет из Программы, но он уже тогда был здоров. Он и ее тоже обманывал.

Риэлм улыбается, но в улыбке нет смеха.

— Жаль, что ты не ненавидишь меня по-настоящему, — говорит он. — Но я знаю, что это не так. Пока что.

Мы сидим на кровати, и он трогает меня за руку. Это слишком интимный жест, и я отодвигаюсь от него. Риэлм открывает рот, чтобы что-то сказать, но закрывает его и смотрит на дверь. У меня колотится сердце, я думаю, что это Джеймс, но вместо него я вижу доктора Притчарда.

— Можно поговорить с вами, мисс Барслоу? — спрашивает он. Я в ужасе смотрю на Риэлма. Он потирает лицо ладонями, потом встречается со мной взглядом.

— Я буду неподалеку, ладно? — тихо говорит он. — С тобой ничего не случится.

— Ты собираешься оставить меня с ним наедине? — сердито шепчу я. Я пытаюсь собраться с духом, но это нелегко, если позади стоит доктор. Он знает либо то, что мне дали таблетку, либо то, что Риэлм принимал ее. А это значит, что Риэлм не долен оставлять меня наедине с врачом из Программы! Я не такая, как он или Джеймс — я просто не умею притворяться и обманывать.

— С тобой все будет хорошо, — шепчет Риэлм, делая большие глаза, как будто дает понять, что все будет ОК. У меня нет времени на то, чтобы переварить все это, но давайте притворимся, что я ничего не знаю. Я столько всего держу в секрете, что начинаю запутываться.

Риэлм встает, коснувшись моего плеча, и, как только он уходит, доктор садится на кровать рядом со мной. Я чувствую на себе его взгляд и медленно поднимаю голову, в ужасе ожидая того, что он скажет. Но, вместо того, чтобы и дальше просить меня о помощи, он вытаскивает бумажник и достает из него фотографию. Когда он протягивает мне ее, я вижу слезы в его глазах.

— Мне жаль, что все это произошло с вами, Слоан, — он замолкает. — Могу я называть вас Слоан?

Я пожимаю плечами, ни соглашаясь с ним, ни протестуя, и смотрю на фотографию.

— Думаю, пора вам узнать, почему, — продолжает он. — Почему все это происходит. Я хочу, чтобы вы знали, почему я создал Программу.

Эти слова так меня шокируют, что я даже не могу ничего понять. Как будто передо мной явился Господь, чтобы поведать мне о смысле жизни — только это не Господь. Это безумный ученый, который украл мою суть. И теперь он расскажет мне, почему.

Артур Притчард постукивает пальцем по снимку, который я держу.

— Ей было семь лет, когда была сделана фотография, — говорит он, едва заметно улыбаясь. — Моей дочери, Вирджинии.

В первый раз я внимательно смотрю на снимок. На маленькой девочке надета корона принцессы, вокруг шеи повязан боа из перьев. Она плачет или улыбается, не совсем понятно. Фотография вызывает в душе и нежность, и печаль, и странное чувство одиночества. Доктор забирает ее у меня.

— В тот день, когда я пришел с работы пораньше, ей как раз исполнилось пятнадцать, — говорит он. — Я увидел, что она свисает с деревянной балки на чердаке. Веревка была плохо привязана. Я думаю, она довольно долго боролась за жизнь.

Я быстро моргаю, чтобы перед глазами не стояла страдающая девочка. Я чувствую ее отчаяние, ее одиночество и с изумлением думаю, что и я когда-то могла страдать, могла быть одна, может, хотела покончить с собой. Сейчас я жива. Может, в последний момент я передумала? А мой брат? А Вирджиния?

— Она оставила записку, — продолжает доктор Притчард. — Страничку, где был написан какой-то вздор. Ее мать скончалась, когда она была еще ребенком, так что довольно долго мы были только вдвоем. Моя дочь стала одной из первых жертв эпидемии.