Лекарство от верности - [23]

– Не волнуйтесь, – сказал Дима, едва прикасаясь ко мне.

По мне будто электрический ток прошел. Я дернулась. Дима зарделся. Наверное, мой муж точно так же бы зарделся, если бы я постоянно дергалась от его прикосновений и ласк. Но я давно не дергаюсь, принимая его объятия. Почему так устроен наш мир? Ведь меня должны волновать прикосновения родного мужа, любимого и единственного, а я изнываю от любовного томления в публичном месте, на глазах посторонних, абсолютно незнакомых мне людей. Может быть, именно это обстоятельство возбуждает потаенную часть моего организма? Вряд ли. Я встретила Диму на тренировке, еще не разглядела его толком, а меня уже дергало и колотило. А пришла я в клуб в жутко упадочническом настроении. Значит, энергия влюбленности пришла ко мне из далекого космоса. Она выскочила из какого-нибудь небесного светила, прошла многочисленные маршруты, исколесила звездные пути, вдоволь поблуждала по Вселенной, вся запылилась, обветрилась, забрела на солнце, чтобы немного подзагореть, и уже оттуда влюбленный разряд попал в клуб, где я находилась в тот момент. Лучше бы он угодил в мой дом, а не в присутственное место, где слишком много народу, где много курят, пьют и бешено веселятся. Здесь невозможно понять, чего я все-таки хочу, какие во мне затаились желания и что собираюсь делать дальше с моей странной и страстной влюбленностью. Дима еще ничего не знает. Ничего не умеет. Он молчит. Ему нравится мое смятение. Он еще больше влюбился в меня. Еще больше раздразнил себя. И вот теперь мы оказались на краю пропасти. Прыгать вниз страшно. Оставаться наверху слишком опасно. Мы не можем находиться вблизи. Вместе мы представляем взрывоопасную смесь. От нас исходят флюиды любви. Нам не хочется выходить из отдельного мира. Мы находимся в любовном облаке, как два ангела, чистые и светлые, далекие от греховных побуждений. И в то же время мы сгораем от страстного вожделения друг к другу. Отсюда, из небесного облака, жизнь кажется нам сверкающей драгоценностью. Хрупкой и прозрачной. Странное зрелище. Мы находимся среди людей. И мы одни на всей планете. Мы уже утратили телесную оболочку, приняв эфемерный облик, один на двоих, слившись в единое целое. И было ли это слияние великим грехом – никто из нас не знает.

Облако не отпускало нас из себя. Оно было живым и органичным. Посторонние звуки не долетали к нам. Космос не любит чужого вмешательства. Он жестоко наказывает всех нарушителей границы. Я вдруг заплакала. Заплакала от невыносимой боли и счастья. Любовь не может быть счастливой. Она всегда несет в себе непереносимое страдание. Дима раздвинул туманную завесу тонкой рукой. Облако расступилось. Выпустило нас на свободу. Мы облегченно вздохнули. Нужно было спешить на тренировку. Нас ждали земные дела. Земные проблемы. Дома скучал сын. Скрипел зубами муж. Оба исступленно любили меня. И они не отпустили бы меня ни на какую другую звезду, самую туманную, самую счастливую, самую прекрасную. Они не смогли бы без меня жить. И я все-таки вернулась на землю.

* * *

Моя жизнь стала напоминать мне вялое перебирание четок – пустое занятие. Особого смысла в собственном существовании я никогда не искала. Жизнь дана для того, чтобы ее прожить, и лучше прожить ее достойно, без мучительных упреков по отношению к самому себе. До сорока четырех лет мне не в чем было упрекнуть себя. И вдруг вся жизнь покатилась под откос. Внутри меня зародился грех, точнее, желание греха. Оно возникло вопреки моим жизненным принципам и установкам. Я вынуждена неустанно бороться с сексуальным наваждением. В какой-то момент я поняла, что бороться бессмысленно. Не стоит подавлять инстинкты, иначе они жестоко отомстят потом. Когда-нибудь. И это «когда-нибудь» не преминет наступить как можно раньше, как можно неожиданнее. Мне хотелось действий. Пора идти в наступление. Мне нужно ближе познакомиться с Димой, ведь я до сих пор не знала, что он за человек – плохой или хороший, подлый или благородный. Дима может оказаться подлецом – и что из этого, разве я смогу перестать его любить? Мне ни к чему его достоинства и недостатки, зачем все это? Да и замуж за него я не собираюсь. Отнюдь. И вдруг в глазах у меня потемнело. Почему не собираюсь замуж? Будем мы с ним вместе или нет, этого никто не знает, даже сам Господь Бог. И вот при этой мысли мне стало по-настоящему страшно. Так страшно, что я даже обмерла от жуткого изводящего страха. Где начало и где конец нашего сознания, никто ничего не знает – почему мы принимаем именно такие решения? Нашими поступками мы отличаемся от других людей. Любая женщина на моем месте изловчилась бы и все-таки воспользовалась бы предложенной самим небом любовной ситуацией, но я – не любая. Мне было что терять в этой жизни. И ни за что на свете я не рискнула бы сломать построенную конструкцию. Вместо проведения наступательных действий на любовном фронте я затаилась. Страх вогнал меня в состояние ступора. Я боялась даже на миг подумать о Диме, боялась вспоминать туманное облако. Можно было убежать от наваждения в дальние страны. Различные туристические фирмы наперебой предлагали экстремальные поездки и путешествия. И всюду жизнь. Акваланги. Москиты. Слоны и джипы. И повсюду можно встретить несчастных влюбленных. Влюбленных развелось на свете столько же, сколько москитов-кровососов. Я отбросила мысль о путешествиях. Мне нужно было бороться с любовным наваждением с открытым забралом. Вдали от дома я не смогла бы пересилить себя. Влюбилась бы еще больше, еще глубже. Расстояния лишь увеличивают романтическую дымку, придают ей большую эфемерность, раскрашивая половое влечение в розовые тона. Издалека мой Дима показался бы мне небесным рыцарем, ангелом во плоти. И я бы устремилась домой, пересекая океаны и моря вплавь. Пешком. Автостопом. Лишь бы скорее увидеть родные глаза. А когда они стали родными, я уже не знала, окончательно потеряв счет драгоценным минутам наших удивительных встреч. Пока я предавалась фантазиям и рефлексиям, мой муж что-то заподозрил. Володя отгородился от меня каменной крепостью дел и забот. Мы вообще перестали о чем-либо разговаривать. Несколько раз я ловила его на том, что он не пожелал мне доброго утра, когда мы налетели друг на друга утром в ванной. Затем муж не поприветствовал меня, когда мы столкнулись вечером на лестничной площадке. Володя совсем перестал звонить мне на мобильный. Он закрылся в собственной раковине, спрятался от меня, укрывшись личной бедой, как одеялом. Я не стала вытаскивать мужа из укрытия. Меня перестали беспокоить его вредные привычки. Наверное, частое отсутствие избавляет супружескую пару от взаимного раздражающего фактора. Дмитрий тоже избегал меня. Так мы и жили, стараясь не встречаться, едва завидев в соседней комнате чью-то тень, мы соскальзывали с рельсов налаженной и устроенной жизни. Зато моя любовь получила неожиданное, но бурное развитие. Дима предложил встретиться в клубе, но не спортивном, а музыкальном. Он назначил мне первое свидание. Романтическое, тайное, запретное. Я ощущала себя наивной Золушкой. Долго подбирала одежду, чтобы не выглядеть в молодежной среде изгоем. Одежда удачно вписалась в обстановку суматошного и пьяного клуба. Молодые люди выглядели значительно старше своих лет, видимо, ночной образ жизни влияет на юный организм не лучшим образом. Я заметила много женщин, подправляющих макияж, некоторые явно соответствовали моему возрасту. Кризисные женщины подобрали себе в спутники молодых партнеров. В полумраке пары сливались, будто все происходили родом из одного поколения. Я пристально всматривалась в мерцающую темноту, пока наконец-то ко мне не пришло озарение. Ночной клуб специализировался на возрастных парах, когда женщина значительно старше своего избранника. Наверное, Дима долго подбирал соответствующий клуб, чтобы не слишком поранить мое чувствительное сердце. И все равно поранил. Мне стало больно. Для того чтобы я не выглядела нелепо, юному рыцарю пришлось долго подбирать специальную резервацию для стариков и старух, ведь мы не можем посещать обычные тусовки. Попросту не имеем права. Для нас закрыты даже общественные кинотеатры и дискотеки. Мы обречены вечно прятаться. Я никогда не смогу представить своего спутника моим знакомым. С ним нельзя появиться на людях. Мы не пойдем вдвоем в филармонию. В театр. В парк. Я всегда буду чувствовать неловкость, будто кого-то ограбила. Какую-нибудь юную и добрую девушку, уведя от нее обманным, почти мошенническим способом отличного парня. Я припала к соломинке, втягивая в себя всю пьяную жидкость разом. На дне бокала что-то хлюпало, шлепало, присасывалось к соломинке. Я совсем не ощущала вкуса. Мне было безумно жаль себя. Дима крутил бокал одним пальцем. Он напряженно молчал. Мы боялись слов. Боялись даже звуков. Мы прикасались друг к другу, но оба упрямо хранили молчание. Так прошло первое свидание. Не проронив ни слова, мы вышли на улицу, Дима поймал машину и довез меня до Мойки. Я вышла из такси, не прощаясь. Стыдливо проскользнула домой, как загулявшая ночная бабочка. В гостиной светилась узкая полоска света. Включенный торшер в прихожей свидетельствовал о том, что мое возвращение находится под строгим контролем. Я неслышно разделась и, минуя ванну, на цыпочках пробралась в спальню. Первое свидание состоялось, но оно не влило в меня новых сил – наоборот, значительно поубавило любовного пыла. Я прокручивала все новые и новые сюжеты. Первый сюжет – вот мы живем втроем – Дима, я и Дмитрий. Живем в нашей квартире. Вместе завтракаем. Ходим гулять. От этой картины мне становилось дурно. Начинало мутить. Тошнить. Просто выворачивало весь организм наизнанку. Я сжимала губы, чтобы не выплеснуть наружу отвращение к увиденной картинке. Мне почему-то совсем не хотелось вычеркивать из семейного списка мужа. Вовка постоянно мелькал перед глазами. Он торчал передо мной немым укором, как ходячая добродетель, – предала, сбежала на свидание с молодым и красивым в ночной клуб. И я мысленно создавала другую, убористую, живописную, и все оставалось как прежде. Мы продолжали жить втроем – я, Дмитрий и муж. Вся семья в сборе. И сразу замирало дыхание, я задыхалась, мне становилось еще хуже, чем от созерцания картинки в первом эскизе. Я со злостью мазала кистью по обоим холстам, старательно забеливая жуткие картины. Хотела оставить для себя чистый лист. Но это оказалось невозможным. В сорок пять лет холст уже не забелишь. Никаких белил не хватит. И сил. Краски жизни вновь проступят на свежем полотне. Я жила, руководствуясь прошлыми принципами. А они уже отжили свой положенный срок. Жизнь потребовала новых красок. Зато старые привычки помогали мне справиться с наваждением. Находясь в бессознательном состоянии, мне удавалось ввести в заблуждение огромное количество людей. Мне верили, считая, что я нахожусь в уравновешенном и спокойном ритме. Никто не замечал моего второго сознания. И все-таки два человека не поверили мне. На всем белом свете нашлись лишь двое. И они не могли узаконить обман. Муж и сын знали, что со мной происходит нечто невообразимое, не укладывающееся в рамки здравого смысла. В какой-то момент до меня дошло, что я предала родных мне людей. Моя двойственная жизнь мешает жить не только мне. Я разрушаю не только собственную жизнь. Я разрушаю незыблемое. Но я ничего не могла с собой сделать. Я могла лишь убить себя, чтобы прекратить семейный геноцид. Но даже этого я сделать уже не могла. Процесс зашел далеко.