Лекарство от снов - [76]
Наутро эльф покинул магазин с раскалывающейся от обилия информации головой. Вэрбе, войдя в раж, часа три расписывал ему свой гениальный план, периодически сетуя на то, что он, мол, совсем не слушает и, кажется, даже зевает. Но он слушал, причем очень внимательно. И действительно изображал рассеянность, чтобы собеседник не заткнулся раньше времени. Но все прошло как нельзя лучше и, шагая на рассвете по площади Правосудия, музыкант вдруг в полной мере ощутил, как близок он к цели. Он так долго все просчитывал, так долго воплощал в жизнь на первый взгляд невероятную идею Джастиса использовать его, музыканта и актера, на благо короны… и вдруг все закончилось.
Поговорить с прокурором. Забрать, наконец, из ламьеновской конюшни Дефекта, который так и остался на попечении слуг исчезнувшего хозяина. Попрощаться с Леттером… и он может ехать в Столицу хоть сегодня! Все это было так резко и неожиданно, что он даже растерялся на долю секунды.
«Ну, если ты все-таки намерен нестись в Столицу и, как последний идиот, преследовать ненавидящую тебя ведьму, тебе действительно больше нечего здесь делать», — язвительно отозвался Волк, в последнее время подававший голос все реже и реже. Казалось, он был чем-то всерьез обижен, но выяснить отношения все никак не удавалось. Он и раньше-то не понимал логику своей второй ипостаси, а теперь она и вовсе вела себя совершенно неестественно. Впрочем, так даже лучше. По обществу Волка скучать было трудно, особенно если учесть, что он являлся живым олицетворением всех его проблем. Более того, сейчас эльфа волновали совершенно другие вопросы: впереди ждал новый день, новый город и новый этап его абсурдной жизни.
Глава 11
Бал удался на славу. Впрочем, это было вполне ожидаемо. Каждый бальный сезон в Столице напоминал своеобразный конкурс на самое богатое воображение и вполне мог проходить под девизом «Выпендриваемся везде и всегда!». Особенно ярко это выражалось в конце декабря, когда близился Новый год, и городская знать, в едином творческом порыве, тратила кучу денег и времени на то, чтобы превратить свои дома в нечто невообразимое. Сангриту эта массовая любовь к помпезным украшениям всегда чрезвычайно забавляла. Все эти маститые лорды и леди порой настолько напоминали ей маленьких детей, впервые увидевших гуашь, что она просто не могла не веселиться, глядя на них. И хотя к Столице и ее негласным законам ведьмочка всегда относилась с изрядной долей иронии, другим Новый год она себе даже не представляла. Разве можно предположить, что в этот волшебный праздник почтеннейшие семейства города не станут пытаться выделиться и быть оригинальнее, чем на самом деле позволяет их фантазия? Разве могут столичные дамы удержаться и не похвастаться перед всеми своим новым бриллиантовым колье или роскошной меховой накидкой, стоившей их мужьям целое состояние? Разве было хоть когда-нибудь так, что новогодний маскарад проходил без интригующих происшествий? Раз в году строгая и гордая Столица обязательно преображалась, преподносила Королевству легкомысленные сюрпризы и оставляла в душе то прекрасное ощущение происходящего чуда, какое не мог подарить ни один другой город.
Должно быть, именно поэтому Сангрита вовсе не чувствовала себя несчастной, лавируя вместе с Маргой среди гостей леди Эмилии, той самой дамочки, посещением которой не так давно озадачил свою внучку мэтр Фламмен.
Теоретически, где-то в ослепляющей роскоши зала должен был затеряться еще и незабвенный Эдуард Тарри. Последний, по мере развития их знакомства, все больше напоминал ведьмочке комнатную собачку, так как с самого начала заимел привычку таскаться за ней всюду, куда бы она ни шла. Был он подкаблучником всегда, или таковым его сделала жениться на бывшей леди Джастис — для девушки осталось загадкой, но чем больше времени проходило, тем сильнее поэт ее раздражал. Не будь данного дедушке обещания, она бы давно уже высказала во всеуслышание свое истинное к господину Тарри отношение, но поскольку обязательства, все же, никто не отменял, приходилось вежливо улыбаться и смиренно слушать все, о чем он не начинал болтать. Ко всему прочему, этот поэт обладал ужасающей привычкой напиваться каждый раз, когда ему казалось, что его обделяют вниманием. К слову, казалось это ему постоянно. Естественно, восполнять недостаток внимания тоже приходилось ей. Эдуарда даже в трезвом состоянии выносить было трудно, а в пьяном и подавно…
Вот и сейчас, мысли ее главным образом были сосредоточены на том, чтобы найти свою обузу среди гостей. Сделать это, кстати говоря, было не так-то просто. Помимо огромных размеров зала существовали помехи в виде бесконечного количества знакомых, спешащих поздороваться и потрепаться о какой-нибудь ерунде, и Марги, которая господина Тарри в принципе не переваривала и совершенно не могла понять, зачем Сангрита так о нем беспокоится. Тот факт, что это вовсе не ее прихоть, а Джастиса, актриса полностью игнорировала, считая эту абсурдную затею лишь очередным чудачеством своей внучки.
Результат получился соответственным: нашла Сангрита свою пропажу лишь через час. Эдуард, в гордом одиночестве и некотором отдалении от прочих гостей, сидел в обнимку с полупустой бутылкой виски и самозабвенно что-то ей рассказывал. Подойдя ближе, ведьма без труда узнала знакомую песню: никто, мол, его, непризнанного гения, не ценит, обожаемая жена бессердечно укатила в Лесной город, и остался он, бедняга, наедине с мучительным одиночеством. Этот трагичный монолог Сангрита за время их знакомства успела выучить наизусть и даже не пыталась оспаривать. Поэту, судя по всему, не нужен был ни слушатель, ни собеседник. Он успешно упивался собственными надуманными страданиями, что на уровне подсознания даже приносили ему удовлетворение. Но нравственная сторона вопроса сейчас была совершенно не важна, а вот то, что этот кретин опять напился, да еще прилюдно, могло иметь серьезные последствия.
Давно заброшенная и забытая Древними старая законсервированная база на одной из далёких и обследованных ими планет, внезапно посылает сигнал в метрополию. В произведении рассказывается о том, как развивалась и складывалась жизнь аборигенов, после ухода с планеты Древних, посеявших на ней семена разума.
11 февраля 1985 года был убит Талгат Нигматулин, культовый советский киноактер, сыгравший в таких фильмах, как «Пираты XX века» и «Право на выстрел», мастер Каратэ и участник секты, от рук адептов которой он в итоге и скончался. В 2003 году Дима Мишенин предпринял журналистское расследование обстоятельств этой туманной и трагической гибели, окутанной множеством слухов и домыслов. В 2005 году расследование частично было опубликовано в сибирском альтернативном глянце «Мания», а теперь — впервые публикуется полностью.
Софья устраивается на работу в банке, а там шеф - блондин неписанной красоты. И сразу в нее влюбился, просто как вампир в гематогенку! Однако девушка воспитана в строгих моральных принципах, ей бабушка с парнями встречаться не велит, уж тем более с красавцем банкиром, у которого и так налицо гарем из сотрудниц. Но тут случилась беда: лучшую подругу похитили при жутких обстоятельствах. Потом и на Соню тоже напали, увезли непонятно куда: в глухие леса, на базу отдыха и рыболовства. Вокруг - волки воют! А на носу - Новый год!.
Рассказы, которые с 2008 по 2010 г., Александр Чубарьян (также известный как Саша Чубарьян и как Sanych) выкладывал в сети, на своём блоге: sanych74.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Каждый месяц на Arzamas выходила новая глава из книги историка Ильи Венявкина «Чернильница хозяина: советский писатель внутри Большого террора». Книга посвящена Александру Афиногенову — самому популярному советскому драматургу 1930-х годов. Наблюдать за процессом создания исторического нон-фикшена можно было практически в реальном времени. *** Судьба Афиногенова была так тесно вплетена в непостоянную художественную конъюнктуру его времени, что сквозь биографию драматурга можно увидеть трагедию мира, в котором он творил и жил.