Лекарство от нерешительности - [46]

Бриджид бросила скорбный взгляд на практически пустую бутылку.

— Двайт, ты лопнешь.

— Это будет еще не скоро, — улыбнулся я, предлагая ей допить остатки воды. Вдруг до меня дошло. — Бриджид, а ты случайно не еврейка?

— Поздравляю, — сказала она. — Хоть что-то угадал. Мой папа — наполовину еврей.

Я поинтересовался, каково это для маленькой девочки — быть иностранкой в квадрате.

— Не знаю, никогда об этом не думала. Я почему-то не могла даже думать о…

— Ясно. Знакомо до боли.

— О боли? Да, именно о ней. Я старалась не думать о ней, не зацикливаться.

Посмотрев в окно, я сказал, что Анды не похожи ни на одни горы, которые мне доводилось видеть.

— Линия мягкая, будто салфетку неровно порвали.

— Какое удачное сравнение.

— Бриджид, откуда ты знаешь английский?

— Вообще-то я три года училась в Нью-Йорке.

— Да ты что? А не могли мы с тобой не заметить друг друга, пройти мимо? В Нью-Йорке столько народу… — Но, посмотрев еще раз на Бриджид, я сам счел свое предположение бредовым.

— Не могли, — твердо сказала Бриджид.

— Ты же тогда еще не знала, что я — это я. Значит, и смотрела невнимательно. Кстати, моя родная сестра — тоже антрополог. Она преподает в Нью-Йорке.

— Везет тебе на антропологов.

— Мою сестру зовут Алиса. Алиса Уилмердинг. У меня даже книга ее с собой.

Я порылся в рюкзаке и выудил «Сервивализм потребителя», издательства «n+1", в мягкой обложке, ценой 18 долларов 95 центов.

— Тут, насколько я понял, главная мысль вот какая: люди покупают гораздо больше вещей, чем способны использовать за отпущенный им срок жизни, а все потому, что подсознательно хотят уверить себя, будто будут жить вечно. Ну, может, не вечно, однако достаточно долго, чтобы успеть сносить всю одежду, разломать всю мебель и дождаться, пока перегорит вся бытовая техника.

— Для Эквадора это неактуально.

— Алиса писала о страсти к накопительству, являющейся частью американской культуры. Ведь традиционный американский гараж просто ломится от всяческого барахла. В приложении даже есть описи вещей, которые Алиса обнаружила в самых типичных гаражах, причем она их публикует вместе со страховыми расценками. Алиса говорит, что наш отец не читал ее книгу, иначе уже давно бы ее, Алису, начал пилить. Вот смотри, это его гараж сфотографирован. Алиса говорит, люди склонны копить книги, которые никогда не станут читать, — а она всегда говорит то, что думает. А я говорю: «Нет, наш папа читает все подряд», а она: «Все, кроме того, что пишет его дочь». А потом мы друг на друга дуемся. И не только по поводу книг и папы.

— Значит, ты не разделяешь взглядов своей сестры?

— Не знаю. Я еще не дочитал ее книгу. По-моему, краткость книге только на пользу — хоть хорошей, хоть плохой.

Что там книги — жизнь коротка! Я часто думал эту чужую мысль. Однако, когда автобус резко повернул, и взору моему предстала группка эквадорцев, мысль показалась неожиданно свежей. Эквадорцы с озабоченным видом стояли у откоса — вероятно, какой-то водитель на повороте не справился с управлением, вылетел непосредственно на обочину, а с нее скатился по зеленому, довольно пологому склону.

— Вау! — сказал я.

В глазах Бриджид не мелькнуло и тени удивления. Впрочем, может, она просто серьезная девушка, отсюда и выражение глаз, словно иллюстрация к сцене с лопнувшим шариком для Иа. Улыбка сходила с лица Бриджид не постепенно, как у других, последний отсвет не мелькал на щеках — нет, улыбка исчезала сразу, будто захлопывался сейф, всем своим видом выражающий секретность и важность спрятанных в нем бумаг. Я всю дорогу задавался вопросом, нравится ли мне общество Бриджид и чего я ожидаю от ее общества. И так как даже приблизительно ответить сам себе не мог, то пришел к выводу, что ошибался, полагая, будто «абулиникс» уже начал действовать.

Едва дождавшись, когда автобус остановится в Баньосе, я рванул под табличку с надписью «HOMBRES», не нуждавшейся в переводе благодаря невыносимой вони, исходившей из помещения. В нем я невероятно долго и с нездешней силой мочился, испытывая огромное наслаждение. Когда боль в районе мочевого пузыря уступила место приятной легкости, я подумал, как же я люблю мочиться, или чихать, или опорожнять кишечник, или извлекать из ушей серу, или сморкаться, или кончать, или сплевывать, или, если тошнит, вызывать рвоту — и все такое прочее. Пусть мне не суждено стать мудрым и решительным, зато по крайней мере у меня вся жизнь впереди, и никто не отнимет удовольствия, которое я получаю от выделений самого разного рода. Если же учесть, что это удовольствие абсолютно бесплатное, нейтральное с точки зрения нравственности и в высшей степени доступное, причем в широком ассортименте, стоит ли жалеть, что я родился в мире, на девяносто процентов состоящем из продуктов распада? Что есть человек, как не яд, находящийся внутри него? Черт возьми, мне нравится избавляться от этого яда!

— С облегчением, — поздравила Бриджид.

— Я чувствую себя на миллион долларов.

— В Эквадоре на миллион можно разгуляться. А пока хорошо бы найти ночлег долларов за пятнадцать.

И мы пошли искать ночлег, причем я смотрел исключительно вверх и вбок, на водопад, извергающийся по зеленому склону почти невидимой в сумерках горы; струи были такие белые, будто вода сама вырабатывала энергию для собственной подсветки. По одной загорались звезды, тьма сгущалась; сгущались и тучи москитов.