Лекарство от нерешительности - [24]

Я сказал, что раньше четверга никак не получится — у меня масса дел. И это была чистая правда. В тот вечер я отправился в медицинский центр специально для выезжающих в экзотические страны, где потратил уйму денег на инъекции и рецепты препаратов, которые, я очень надеялся, не противопоказаны больным, проходящим курс лечения «абулиниксом». Однако по сравнению со списком опасностей, подстерегающих белого человека в Эквадоре, несовместимость с «абулиниксом» показалась мне сущей безделицей. Если верить медсестре, в этой стране янки или там европеец ежесекундно подхватывает лихорадку денге, покупает фрукты у больных желтухой туземцев, срывается в пропасти на раздолбанных автобусах, успевая в полете вытряхнуть из штанов пару-тройку скорпионов.

— А пауки там водятся? — спросил я. — Ненавижу пауков. Если уж какой-нибудь твари приспичит меня укусить, пусть сначала зарычит.

Медсестра бегло просмотрела стопку памяток.

— О пауках ничего не говорится.

Теперь, когда на карте опасностей Эквадора для меня не осталось белых пятен, я почувствовал полное моральное право объявить о смерти воображаемого родственника, судьбу которого мне, возможно, скоро придется разделить, — и стал скорбеть по-настоящему. На следующее утро я попросил у Рика аудиенции.

Мы прошли в холл и остановились у автомата с шоколадными батончиками и жвачкой.

— Почему так надолго? — деловито осведомился Рик. — И почему я только сегодня об этом узнаю?

— Это был мой любимый дядя.

— Мои соболезнования. А как его звали?

— Э-э-э… Двайт. Меня крестили в честь него. В смысле, его звали так же, как меня. Плохое предзнаменование.

Рик скорбно кивнул.

— Тебе точно нужна целая неделя?

— Ну да. Церемония состоится в Кито. Это в Эквадоре. Но в Кито нужно лететь через Боготу. Могу на карте показать. А ведь там тропики. Влажность зашкаливает. Прибыть нужно никак не позже следующего понедельника. Никак не позже.

— Так, значит, похороны — ты ведь под «церемонией» имеешь в виду похороны — состоятся в Кито?

— Да, дядя очень любил этот город.

— Двайт, а что, собственно, твой дядя делал в Кито?

— Занимался управлением на среднем уровне.

— Вот как? И чем же он управлял?

— Концерном. Средних размеров концерном. Ну, там, импорт, экспорт, все такое. На самом деле мы были не настолько близки. Но я все равно очень скорблю, потому что теперь и не будем.

К этому моменту мелкие и обрывочные Риковы подозрения разрослись, как снежный ком, и он с видом инквизитора вопросил:

— А скажи мне, Двайт, от чего умер твой дядя? Не подумай, что я лезу в твою жизнь…

— Мммммммммм… Наша семья предпочитает об этом не распространяться. — Разговор, приняв незапланированный мною оборот, грозил катастрофическими последствиями. Настоящая неловкость являла собой ярчайший пример беспомощности Двайта, вздумавшего изменить свою жизнь. Чем проницательнее Рик, принявший позу Наполеона, смотрел мне в глаза, тем призрачнее становился образ Наташи — она таяла, как тает при первых солнечных лучах открытая во сне формула панацеи.

Решение пришло внезапно. Его подсказал ужас от осознания мною собственной несостоятельности.

— Видишь ли, Рик, — начал я, твердо глядя Рику в глаза, — мне кажется, с тобой я могу быть откровенным. Ты же мой начальник, вроде покровителя. Так вот. Мой дядя много лет страдал… — я шмыгнул носом, причем совершенно естественно, — он много лет страдал абулией. Семья скрывала этот факт как могла. Такое пятно на нашем имени…

И Рик меня отпустил.

— Здравствуйте. Спасибо, что позвонили в отдел двайтической задержки. Меня зовут Абу. Я решу ваши проблемы и помогу создать новые. — Эту фразу (с несущественными вариациями) я повторял по телефону в последующие два дня. «Пфайзер» ничуть не изменился, однако в свете приближающегося путешествия этот факт особенно бил в глаза. Теперь, когда отпуск был у меня в кармане, к моей пока не вылеченной абулии прибавилась клаустрофобия. В перерывах между звонками я тупо смотрел на перегородку, отделявшую меня от коллег, и думал, что художник, вздумавший изобразить невыносимую скуку, должен просто выкрасить холст именно в этот серый, неброский, ненавязчивый оттенок. Я раскачивался на стуле, прихлебывал холодный кофе, и кофе казался мне сваренным в доисторические времена, сохранившимся на дне глиняного горшка и найденным на раскопках какой-нибудь третьестепенной помпеи.

С одной стороны, я пытался противостоять хандре, впервые в жизни открывая клиентам страшную правду: «Похоже, у вас проблемы с процессором «Майкрософт». Не стоит волноваться — это отличный процессор, тем более что других все равно нет», — и таким образом почти подсознательно намекал клиенту на тот факт, что «Майкрософт» в гробу видал антимонопольную политику и все законы Шермана, вместе взятые. В то же время именно тогда я осознал, что, не простирай «Майкрософт» свои щупальца столь широко, у меня не было бы работы.

— Извините, — сказал в трубке мужской голос лет сорока-пятидесяти, без выговора, характерного хотя бы для какого-нибудь штата. — Вы не могли бы повторить, я что-то не понял.

И тут я действительно начал помогать дядьке на другом конце провода. Обычно клиентам очень неудобно, если у них какая-нибудь опция не функционирует, а может, их отпугивают и два другие обстоятельства — мой молодой голос и сквозящее в нем легкое презрение профессионала. Клиентам невдомек, что таких профессионалов среди оболтусов моего возраста более чем достаточно, а весь мой компьютерный гений сводится к высшему уровню в игре «Спид Скиинг Джава». Правда, на сегодняшний день от меня требовалось всего ничего: объяснить юзеру, как посредством нажатия шести клавиш реанимировать исчезнувший файл. Выслушав слова благодарности, я писал отчет и засылал его в базу данных под названием «Утопия». На самом деле занятие это было вовсе не такое уж неблагодарное, во всяком случае, идея систематизировать все проблемы, с которыми сталкиваются юзеры, на первых порах не производила впечатления бредовой.