Лекарство от любви - [81]

— Если они нашли и подняли хотя бы одного мага… Проклятье! Как минимум, это даст им возможность связываться с ним дистанционно и командовать через него армией зомби с безопасного расстояния. Самим командовать, а не полагаться на гниющие мозги мертвых генералов! Все, Кай! Действуй! Мы и так потеряли кучу времени!

Кай примерился и занес кинжал. Изольда требовательно смотрела на него обоими глазами. И все же он не удержался от еще одного вопроса:

— Неужели тебе не страшно?

— Страшно, — ответила она. — И что?

Кай ударил.

«Под угрюмо-серым небом по безжизненной равнине бесконечною дорогой одинокий всадник скачет…» Ритмические строки рождались в голове Кая в такт бегу его коня — пока еще не мертвого (Кай чувствовал тепло его тела и видел пар его дыхания), но механической размеренностью своих движений уже куда более напоминавшего нечто неживое. Конь слушался узды, вписываясь в повороты (немногочисленные и не крутые, ибо дорога по равнине шла практически прямо), но на попытку натянуть поводья лишь поднимал голову, не прекращая скакать. Каждый подскок лошадиной спины отдавался ноющей болью в бедрах и ягодицах седока, и Кай поневоле завидовал содержимому мешка, крепко привязанного впереди седла — не чувствовавшему на всем протяжении этой жуткой скачки никакого дискомфорта, ни физического, ни морального.

Триста двадцать три года назад по этой дороге уходила на юг полумиллионная армия Светлых — все, что удалось собрать со всего континента после почти года поражений и отступлений. Уходила, как многим тогда казалось (и как и в самом деле вышло для большинства из них), в свой последний бой, который должен был определить дальнейшую судьбу всего мира. Несколько дней назад, также повинуясь приказам Светлых, по той же дороге в том же направлении прошла не меньшая толпа, тоже собранная из разных мест — только это уже не была армия, мрачно и даже обреченно, но все-таки гордо шагающая под своими знаменами. Это была гигантская толпа обывателей, горожан и крестьян, согнанных со своих мест исключительно страхом — перед Изольдой ли, перед имперскими ли властями, карающими смертью уклонение от эвакуации — усталых, злых, растерянных, бредущих, словно стадо на бойню, под резкие окрики конных стражников, разве что не щелкавших бичами. Стражников, которые были не иноземными врагами-поработителями, а «своими», представителями той самой имперской власти, в непогрешимость которой, обеспеченную мудростью Светлых магов и подтвержденную веками незыблемой стабильности, все эти люди привыкли верить… В этой толпе были представители всех возрастов, обоих полов и почти всех сословий (за исключением, конечно, имперской элиты, умчавшейся впереди прочих на собственных экипажах). Полуграмотные крестьяне, которых гнали пешком от самого Хельбиргена, шагали рядом со столичными щеголями, еще за несколько дней до этого с презрительной неприязнью взиравшими из своих изящных окон на «сиволапое быдло», заполняющее их город — величайший город мира, с которым, как они были уверены, ничего не может случиться по определению. Мало кто из этих людей был привычен к длительным пешим переходам, тем паче по осенним дорогам, далеко не все имели для этого подходящую одежду и обувь… Самых маленьких и самых старых, а также лежачих больных, везли на подводах, но подвод было мало — из города почти всех выгоняли пешком, опасаясь, что повозки создадут заторы на улицах и приведут к чрезмерному растягиванию колонны, а кроме того, большое количество лошадей создало бы проблемы с фуражом. Множество лошадей было оставлено в столичных конюшнях на страшную смерть в огне…

Некоторые беженцы катили своих детей и скарб на ручных тележках, но большинство вынуждено было тащить все на себе. Те, что находились в пути уже не первую неделю, давно избавились от всего лишнего, но многие столичные жители переоценили свои силы, и теперь первые мили пути были буквально усеяны брошенными, затоптанными в грязь вещами; пока не рассвело, Кай даже опасался, что конь может сломать ногу, налетев на какой-нибудь ящик с перебитым фарфором. Попадались ему и трупы упавших и задавленных в толпе — в лучшем случае оттащенные на обочину, но чаще втоптанные в дорогу. Он уже видел такое по пути в столицу, но теперь толпа, двигавшаяся впереди, была намного больше.

Часа через три после рассвета, однако, дорога вновь стала мощеной. Очевидно, до кого-то наконец дошло, что глупо разбирать дорогу перед собственными беженцами, а разбирать ее за ними нет времени, да и теперь уже, видимо, смысла. Кай, впрочем, недолго радовался этому обстоятельству, ибо, хотя скорость несколько возросла, каждый удар копыта по твердому камню теперь еще отчетливее отдавался в его заду.

Вскоре впереди показалась и первая за многие дни неразрушенная деревня; тракт разрезал ее надвое, превращаясь на этом участке в ее главную улицу. Кай промчался по этой улице, и звонкий стук подков по камням был единственным звуком, нарушавшим ее мертвую тишину. Деревня, конечно же, была пуста, но дома стояли целые, и в большинстве окон даже уцелели стекла. Двери, впрочем, были нараспашку, и повсюду виднелись следы прошедшей здесь толпы, наверняка выгребшей все съестные припасы, которые теперь никто уже не травил и не уничтожал. Тем не менее, Кай был бы рад остановиться здесь, дав хоть немного отдыха себе и коню, которому становилось все хуже — все тело вороного покрыл мылкий пот, дыхание сделалось тяжелым и хриплым, и всадник мог ощутить коленями, как отчаянно колотится лошадиное сердце. Но, даже если бы обреченный конь слушался команды «тпрру!», Кай не стал бы этого делать. Перед деревней он, не в первый уже раз, извлек из-под куртки кинжал и наполовину вытянул его из ножен. Там, в подземной конюшне, сразу же после того, как Кай вытащил клинок из груди Изольды и обтер его от крови, тот сиял алым светом на все подземелье чуть ли не ярче факела. Теперь — лишь тускло светился багровым. Кай понимал, что днем на улице, даже при пасмурном небе, свет того же источника всегда будет казаться слабее, чем во мраке подземелья — но столь же хорошо понимал и что дело не только в этом. Время Изольды таяло с каждой минутой — и с каждым мгновеньем.