Легкое бремя - [51]

И в творчестве, и в своих критических суждениях о литературе Муни следовал принципам, сформулированным для себя в записной книжке. Он искал в произведениях отражения единого целого, сущностей, а не реалистической картины жизни, и высшим достижением считал не органическую жизнь, а «слаженность по разумному плану созданного творения», как написал о книге Ходасевича «Счастливый домик». Он очень высоко оценил книгу друга.

В множестве меблированных комнат, в маленьких московских гостиницах: «Дон», «Гранада», «Париж» — минуты тишины подстерегают юноши, такие же, как Муни, — студенты, зарабатывающие переводами и репетиторством, мучимые неуверенностью, сомнениями, одиночеством. По вечерам они сбиваются в компании, дружественные кружки и читают друг другу написанное. В эти годы и Муни живет компанией, табунком. В семье сохранилась его поговорка: «Саша Брюсов, Саша Койранский и Саша — я». (Не отсюда ли и псевдоним — Александр Беклемишев, и имя героя рассказа «Летом 190* года» — Александр Большаков).

Они и квартиры старались снимать на двоих: Александр Брюсов и Александр Койранский жили на Колымажной площади в доме Петрово-Солово, и туда, как вспоминал Александр Койранский, приходил к ним Ходасевич, портрет которого Койранский писал. Был он немного художник, немного поэт, театральный критик и признанный острослов, «Саша — радость наша». Муни нежно любил своего рыжебородого, легкого, подвижного приятеля и, конечно, тоже прибегал в дом Петрово-Солово. Здесь они могли встречаться и, скорей всего, встречались с Ходасевичем. Так же как и на Арбате, в квартире, которую делили Борис Зайцев и Виктор Стражев, и где по вечерам молодые поэты и писатели собирались читать свои произведения. Совместное житье — не только возможность сэкономить, но выжить, держась друг за друга, ища поддержки и одобрения — отклика.

Первые творческие, даже издательские замыслы Муни относятся к ранним студенческим годам. В ту пору он мечтал о юмористическом журнале. 1905–1906 годы дали пышный мгновенный расцвет юмористических журналов. Газета «Студенческие известия» (номер первый и последний), издававшаяся при участии А. Койранского, Б. Койранского, С. Киссина (Муни), Н. Пояркова и других, пестрит объявлениями о подписке на сатирические журналы-газеты — «Вихрь», «Красный факел». Но о чем бы ни писали молодые авторы, — даже помещая обзоры журналов и книг, они не могли сдержать грубоватого, молодого смеха. В рецензии, подписанной «А. Аглев» сообщалось, что напечатанные в альманахе «Хризопрас» «произведения Садовского-нетопыря, Сидорова-варвара и многих других блещут искрами такой же талантливости, как и Нилендера[193]». (Ничего загадочного в этом пассаже искать не следует: рецензент по-школьному обыграл названия и строки стихов: «Новые варвары» называлось стихотворение Юрия Сидорова, а «нетопырь» выхвачен из стихотворения Бориса Садовского «На бульваре»: «Я здесь, как мрачный нетопырь…» Все они в 1907 году были студентами университета).

Можно с уверенностью сказать, что «А. Аглев» не был псевдонимом А. Койранского. Александр Койранский умел играть словами легко и весело, как фокусник. На предложение Муни вместе издавать юмористический журнал, он ответил:

Из письма твоего узнал, что ты не только других воспитываешь в духе должного преклонения перед ИМЕНЕМ МОИМ, но и сам поддался гипнозу собственной мюнгазениады настолько, что предполагаешь, будто я когда-нибудь буду в состоянии располагать 50-ю рублями, которые вместе с твоими 50-ю составили бы 100, требуемые для участия в издании юмористического журнала. Я говорю 100, а не 200, относя 50 % в счет творческого полета твоей окрыленной фантазии. Вот уж поистине мысли, «как мухи»…

«Есть и на полтинник молебен…» Можно издавать журнал и на 200 руб. Если, конечно, Динесман отпустит в кредит бумагу. А литературный и художественный отдел будет состряпан под разными псевдонимами мной и тобой… Но в общем сие мне кажется более эфемеридой. <…>

О журналах и людях, тобой поименованных, ничего не знаю. Зато сделал 4 виньетки для «Золотого …на», из коих великодушно для напечатания была принята одна. Итак, «Золотое г…» не стало для меня «золотым дном», и я никак не эксплуатировал «Золотого Овна» (NB Овен-баран). Ergo, сижу без гроша. Никаких занятий (ни от от слова «занять», ни от иных слов) не предвидится. Грустно.

Деньги, откуда было раздобыть деньги нищим третьекурсникам! Даже если б Леонтий Динесман, сокурсник Койранского и Муни, уговорил отца, владельца писчебумажного магазина в Москве, отпустить в кредит бумагу. Юмористический журнал так и не вышел, думаю, разделив судьбу упомянутых в «Студенческой газете» «Вихря» и «Красного факела».

Отметим гражданский пафос, отразившийся в названиях журналов: и это отголосок, эхо 1905 года. В ранних стихах Муни прозвучали и революционные песни о ненавистном царском чертоге, и рыдающе-скорбные интонации Некрасова, быстро, впрочем, смолкшие. По рассказам Л. С. Киссиной, хранительнице семейных преданий, Муни принимал участие в уличных событиях осенью 1905 года, и на лбу у него остался шрам — след от удара казацкой шашкой.