Легко ли быть царем - [4]

— Для Кита оно не заурядное, — возразила она.

— Знаешь, Син, — пробормотал Эверард, — немногие женщины согласились бы с тобой. Большинство сочло бы, что оно для меня не заурядное.

Она заглянула ему в глаза и на какое-то время застыла. Затем прошептала:

— Мэнс, извини. Я не сообразила… Я думала, если для тебя прошло столько времени, ты теперь…

— О чем ты? — перешел в оборону Эверард.

— Разве психологи Патруля не могут тебе помочь? — спросила она, снова опустив голову. — Я хочу сказать, раз они смогли выработать у нас рефлекс, не позволяющий рассказывать непосвященным о темпоральных путешествиях… Я подумала, что это тоже возможно: сделать, чтобы человек перестал…

— Хватит, — резко оборвал ее Эверард. Некоторое время он грыз мундштук трубки. — Ладно, — сказал он наконец. — У меня есть пара идей, которые, возможно, никто не проверял. Если Кита можно спасти, ты получишь его до завтрашнего полудня.

— Мэнс, а ты не можешь перенести меня в этот момент?

Ее начинала бить дрожь.

— Могу, — ответил он, — но не стану этого делать. Перед завтрашним днем тебе обязательно надо отдохнуть. Сейчас я отвезу тебя домой и прослежу, чтобы ты выпила снотворное. А потом вернусь сюда и обдумаю ситуацию. — Его губы изобразили некое подобие улыбки. — Перестань выплясывать шимми, ладно? Я же сказал тебе, мне надо подумать.

— Мэнс…

Ее руки сжали пальцы Эверарда.

Он ощутил внезапную надежду и проклял себя за это.

3

Осенью года 542-го до Рождества Христова одинокий всадник спустился с гор и въехал теперь в долину Кура. Он восседал на статном гнедом мерине, более крупном, чем большинство здешних кавалерийских лошадей, и потому в любом другом месте привлек бы внимание разбойников. Но великий царь навел в своих владениях такой порядок, что, как говорили, девственница с мешком золота могла без опаски обойти всю Персию. Это было одной из причин, по которым Мэнс Эверард выбрал для своего прыжка именно это время — через шестнадцать лет после года, в который направился Кит Денисон.

Кроме того, необходимо было прибыть тогда, когда всякое волнение, которое мог вызвать темпоральный путешественник в 558 году, давно уже прошло. Какова бы ни была судьба Кита, к разгадке, возможно, легче будет приблизиться с тыла. Во всяком случае, лобовые действия результатов не дали.

И наконец, по данным Ахеменидского регионально-временного управления, осень 542-го оказалась первым периодом относительного спокойствия со времени исчезновения Денисона. Годы с 558-го по 553-й были тревожными: персидский правитель Аншана Куруш (которого будущее знало под именами Кайхошру и Кира) все сильнее не ладил со своим верховным владыкой, мидийским царем Астиагом. Кир поднял восстание, трехлетняя гражданская война подточила силы империи, и персы в конце концов одержали победу над своими северными соседями. Но Кир даже не успел порадоваться триумфу — ему пришлось подавлять восстания соперников и отражать набеги туранцев; он потратил четыре года, чтобы одолеть врагов и расширить свои владения на востоке. Это встревожило его коллег-монархов: Вавилон, Египет, Лидия и Спарта образовали антиперсидскую коалицию, и в 546 году их войска, которые возглавил царь Лидии Крез, вторглись в Персию. Лидийцы были разбиты и аннексированы, но вскоре восстали, и пришлось воевать с ними снова; кроме того, нужно было договариваться с беспокойными греческими колониями Ионией, Карией и Ликией. Военачальники Кира занимались всем этим на западе, а сам он был вынужден воевать на востоке с дикими кочевниками, угрожавшими его городам.

Но теперь наступила передышка. Киликия сдастся без боя, увидев, что в других захваченных Персией странах правят с такой мягкостью и таким уважением к местным обычаям, каких до сих пор не видел мир. Руководство восточными походами Кир передаст своим приближенным, а сам займется консолидацией уже завоеванных земель. Только в 539 году возобновится война с Вавилоном и будет присоединена Месопотамия. А затем будет другой мирный период, пока не наберут силу племена за Аральским морем. Тогда царь отправится в поход против них и встретит там свою смерть.

Въезжая в Пасаргады, Мэнс Эверард задумался — перед ним была весна надежды.

Конечно, эта эпоха, как и любая другая, не соответствовала такому возвышенному определению. Он проезжал милю за милей и везде видел крестьян, убиравших серпами урожай и нагружавших скрипучие некрашеные повозки, запряженные быками; пыль, поднимавшаяся со сжатых полей, щипала ему глаза. Оборванные дети, игравшие возле глиняных хижин без окон, разглядывали его, засунув в рот пальцы. Проскакал царский вестник; перепуганная курица с пронзительным кудахтаньем метнулась через дорогу и попала под копыта его коня. Проехал отряд копейщиков, одетых в шаровары, чешуйчатые доспехи, остроконечные шлемы, украшенные у некоторых перьями, и яркие полосатые плащи. Живописные наряды воинов изрядно запылились и пропитались потом, а с языка у них то и дело срывались грубые шутки. За глинобитными стенами прятались принадлежавшие аристократам большие дома и неописуемо прекрасные сады, но при существующей экономической системе позволить себе такую роскошь могли немногие. На девяносто процентов Пасаргады были типичным восточным городом с безликими лачугами и лабиринтом грязных улочек, по которым сновал люд в засаленных головных платках и обтрепанных халатах, городом крикливых базарных торговцев, нищих, выставляющих напоказ свои увечья, купцов, ведущих вереницы усталых верблюдов и навьюченных сверх всякой меры ослов, собак, жадно роющихся в кучах отбросов. Из харчевен доносилась музыка, похожая на вопли кошки, попавшей в стиральную машину, люди изрыгали проклятия и размахивали руками, напоминая ветряные мельницы… Интересно, откуда взялись эти россказни о загадочном Востоке?