Легкая рука - [46]

— Мне нужна, — сказал я, — подборка гипотез, судьба которых к концу 1978 года была еще неясной. Требуются все гипотезы — от общих, затрагивающих основные проблемы, и до мелких, по самым частным вопросам. Кстати, сколько гипотез так наберется? Сотни две?

— Ну, Рюрик, ты стал оптимистом или пессимистом. Гипотез всех видов — тысячи. И ты уж прости меня, но у меня, для того чтобы сделать эту подборку, сейчас нет времени. Попросить кого-нибудь из моих ассистентов? Но у них ведь тоже плоховато со временем. Плановые темы… А дело ты задумал трудоемкое… И вообще, раньше за тобой не водилось — заставлять других работать вместо себя.

— Видишь ли, Гена, я не должен ничего знать о судьбе этих гипотез после 1978 года. Я и этот-то год взял в качестве пограничного потому, что как раз с 1979 года ничего по кристаллографии не читал — так уж получилось, Гена, прости меня. И, опять же, вы сами знаете, где что искать. Мне ведь не нужны выписанные формулировки — только ссылки на страницы книг и журналов, где напечатано изложение гипотез.

— Это уже легче. Если я засажу всю свою кафедру за библиографию, сам потрачу несколько часов… В общем, это можно сделать. Но чего ради? Будь добр объяснить.

И я рассказываю ему о критериях Авдюшко. То есть сообщаю не сами критерии, конечно, а лишь тот факт, что они существуют.

Геннадий щурится, поглаживает себя левой рукой по виску, пересеченному оглоблей очков, думает несколько минут, предостерегающе вскинув правую руку, чтобы я не мешал.

— Значит, если у твоего Авдюшко все верно, то едва выдвинешь гипотезу, тут же можно проверить, правильна ли она (я киваю) И если неправильна, то иногда ее можно будет изменить, подогнать под ответ, соотнести с критериями (я снова киваю). Ни-че-го. Мо-ло-дец. Ради этого помогу. Пожертвую рабочим днем своим и всех своих. Окупится.

Все гипотезы, которые отвечали в 1978 году критериям Авдюшко, к 1990 году превратились в достоверности, теории или остались гипотезами. Ни одна не пошла в мусорную корзину науки, где лежат теплород и эфир, чертежи вечного двигателя и аппарата, испускающего лучи смерти. Мой Геннадий вцепился в Авдюшко как клещ. Теперь они вместе просматривали гипотезы 1982 года, решая, которые из них должны быть верны.

А меня судьба этого чужого ребенка интересовала мало. В конце концов, с открытием Авдюшко возились сейчас “родители”, я же сыграл всего лишь роль свата: свел жениха и невесту. Что же дальше? Подошел я ближе к золоту Ньютона или занимаюсь бегом на месте?

А Авдюшко, наверное, все-таки гений. Он говорит, что его настоящее — это мое будущее. Ерунда, его настоящее — это моя мечта.

Но помочь мне даже он не смог.

— …Видишь ли, дорогой друг, я просто не знаю, гомологом какого известного открытия может быть это неизвестное. Слишком уж мало нам о нем известно. Единственное, что я могу рискнуть предсказать… единственное, что мне говорит интуиция… Скорее всего, возможно, а вернее, может быть, что к этому открытию можно подойти с помощью электричества. Ньютон разложил призмой свет, а свет и электричество в каком-то смысле гомологи… Хотя получить нейтроны при разложении электронов, конечно, невозможно… И все-таки, все-таки, дорогой друг, скажите вашим физикам — пусть они подумают над этим.

Да, Авдюшко не смог. Вся надежда на себя — себя самого. Думай, Рюрик, думай, Рюрик Андреевич, тебе иначе нельзя, ты сейчас справишься, сможешь. В конце концов, с тобой-то ведь тоже произошло превращение…

Глава VII. Кланяйся Раймонду Луллию

Итак, физика оказалась бессильна, история беспомощна. Алхимия проверена сверху донизу, все ее рецепты неверны. Остаются только факты. И логика. Десяток людей якобы получили — с XIII по XVIII век — золото. Допустим, что хоть двое из них получили его вправду, без “якобы”. Тогда явление повторяемо. И не было тут единственного в своем роде влияния вспышки Сверхновой, вселенского космотрясения или иного уникального события. На истину можно набрести. Именно набрести — явной закономерности тут не было, — иначе золото давно делали бы на фабриках. Были ли в истории случайные открытия?

Да, случайность есть форма проявления… Все великие открытия делались по многу раз. Даже моего Ньютона повторяли то Гук, то Лейбниц. Роджер Бэкон оставил в своем XIII веке описания телескопа и микроскопа. А в XVI веке их изобрели заново.

Надо найти общий закон открытий… У Беккереля была фотопластинка. Иначе бы он не открыл радиоактивности. Чего же нет у меня, причем у Ньютона это “что-то” было?

Электричество! Посмотреть, нельзя ли как-нибудь использовать электричество. Вот все, что мне мог посоветовать гениальный Авдюшко. А какое электричество может порождать нейтроны? Подожди-ка, товарищ Варзин! Я схватился за голову — ведь ты же сам редактировал два или три года назад статью об искусственных шаровых молниях. О плазменных образованиях, полученных академиком Капицей с помощью высокочастотных электрических разрядов. Они излучали нейтроны!

Значит, Авдюшко прав, электричество можно использовать. Но как?.. Думать! Еще секунда — и я пойму…

— Ты мне нужен, — сказал я. — Мне нужен физик. Даже Физик с большой буквы. А ты к тому же в курсе дела.