Легкая поступь железного века... - [17]

— Мне все равно! Я покоя не знаю. Сны сняться один другого тяжелее. И понимаю я теперь, что никого до Машеньки не любил.

Александр развел руками — что, мол, с тобой поделаешь.

— Прости меня, Саша, — вздохнул Белозеров. — Я с тобою, с братом Наташиным, и заговаривать должен стыдиться. Но кроме тебя нет у меня друзей. Ты мне брата роднее. Ни о чем у тебя не прошу, не смею. Выслушал, за это одно спаси тебя Бог.

— Да брось, зачем эти речи? Я, конечно, помогу. С Наташей поговорю. Жаль мне ее, сердце кровью обливается! Ты знаешь, она порох, но — благородная. Пощечину тебе залепила, а завтра первой вызовется помогать. Ничего, Бог поможет, успокоится сестрица, другого найдет. Возле нее целый рой вьется — выбор богатый. Прости, но признаюсь, что и у меня большие сомнения касательно вашего брака были, почему — сказать не могу.

Александр встал, прошелся по комнате. Потягиваясь, запустил пальцы в густые, коротко стриженные темные кудри. Потом резко одернул дорогие кружева белоснежной рубашки тончайшего полотна.

— Да, брат, задача! Здесь одной дипломатии мало будет.

— А разве ж дипломат, Саша, только головой работать должен?

— Нет, — расхохотался Александр, — сия служба самая непредсказуемая! Ладно. Я так мыслю: времени терять нельзя…

Его речь прервал стук в дверь.

— Кто еще? — раздраженно воскликнул Петруша.

— Барин, не прогневайтесь, что помешал, — прошамкал старый дворецкий Фома, — тут дело такое…

— Не тяни!

— Купец проезжий велел цидулку передать, а я говорю: «Несумненно будет барину вручено в собственные ручки», а он вцепился в меня как клещ: «Передай да передай немедля!» Мне, грит, за то деньги плочены, чтоб немедля, ежели барин дома окажется. Ты, грит, скажи, что, мол, из Любимовки..

— Что?! Да что ж ты тянешь, старый хрыч! Давай сюда письмо.

— Вот оно, батюшка, не извольте гневаться…

— Иди, спасибо. Да стой. Вот возьми, выдай купцу, коли ждет.

— Ждет, батюшка, ждет.

— Стой! А это тебе — на водку.

Не слушая благодарностей Фомы, Петр почти вытолкал его за дверь и жадно впился глазами в строчки. Почерк был корявый, незнакомый и нетвердый. Прочитав, ахнул.

— Так и есть, Саша! — вскрикнул он. — Обманул меня негодяй! Никуда ее не увезли, лишь вид сделали для обманки, а как уехал я, назад воротили. Антипка пишет, приезжай, мол, беда… Какая, что? Сашка! А она-то…

Он упал на стул и в отчаянии закрыл лицо руками. Александр дружески обнял его за плечи.

— Не убивайся. Мы ее спасем! Думать тут уже нечего. И некогда. Выкрадем! Спрячешь где-нибудь у себя, а потом кинемся в ноги Государыне… Так где, говоришь ты, эта Любимовка?

— Да рядом с Бахрушинским именьем, я ж тебе рассказывал, по пути из Москвы во Владимир.

— Верно, и я подумал еще — ишь как, и Горелово наше ведь под Владимиром, неподалеку. Так там и спрячем, в моем доме!

Александр взял со стула камзол, который скинул из-за стоящей в комнате летней духоты — от камзола исходил тонкий запах духов, долго потом оправлялся перед зеркалом…

Карета ждала у подъезда.

— Что, соскучился уже? — небрежно бросил Вельяминов кучеру. — Гони теперь во весь опор. К вице-канцлеру!

Вице-канцлер Бестужев, глава Коллегии иностранных дел и фактический глава русской внешней политики, и не думал ложиться после бессонной ночи. Он был сегодня не в настроении. Задумчив и обеспокоен. Раздражителен и почти злостен. Его мучением был друг и лейб-медик Государыни — Лесток, которого Елизавета звала попросту Жано. Все знали: Жано нынешняя Императрица благодарна за преданность ей, проявленную в бытность ее еще Цесаревной, во времена тяжкие, опасные. Однако для Бестужева Лесток — незаживающая язва. Весь Петербург потешался анекдотцами насчет похождений веселого лейб-медика, но главного русского политика мало интересовало нравственное состояние врага. Его заботили совсем иные пристрастия Царицыного лекаря. Сам он, Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, граф, дипломат, нынешний вице-канцлер, а по сути — и самый канцер, очень мешал ныне Франции, которой не по нраву было возрастающее могущество Российской Империи. Что нужно Франции? Овладеть сердцем и душой дочери Петра, чтобы впоследствии задавать русской политике выгодное для Версаля направление. Но Елизавета, мало любившая заниматься своими непосредственными обязанностями, доверила внешнюю политику Бестужеву, полностью положилась на него. А Бестужева французским золотом не купить. Лестока же покупали. И весьма успешно. Оттого и противостояние между двумя политическими противниками — не на жизнь, а на смерть. Сейчас лейб-медик отчего-то в немилости у Ее Величества, Елизавета почти не говорит с ним, не советуется. Он Бестужев, похоже, добился своего. Но Лесток, ясное дело, не успокоится. Алексею Петровичу, конечно, очень неприятно было ощущать у себя за спиной его возню. Через петербургского почтмейстера вице-канцлер перехватывал иностранные депеши. Вышел и на секретный канал. По крупицам собирал он сведения, которые рано или поздно помогут уничтожить врага…

В Петербурге наступило время бурного веселья, но что-то нервное, неустойчивое ощущалось во всем. Уходила Святая Русь с ее незыблемыми идеалами… а что взамен? Многие начали сами создавать себе кумиров. Некая зыбкость чувствовалось и во власти Царицы, хотя и казалась эта власть непоколебимой. По Петербургу носились странные слухи, собирались кружки, в которых открыто осуждали Елизавету и жалели свергнутого ею с Престола маленького Иоанна Антоновича и матушку его — регентшу Анну Леопольдовну. И главный козырь нынешней монархини — то, что в «Иванушке» лишь капелька крови Романовской, а она, хоть и незаконнорожденная (родители потом уж повенчались), но все-таки родная дочь Государя Петра Алексеевича — в расчет не принимался. То, что радушным отношением к народу веселая Елизавета, еще на Престоле не будучи, завоевала любовь крестьянских парней и девок да простых солдат, только оскорбляло знать. Все эта пустая болтовня на заговор, конечно, мало походила, но при желании из нее можно было раздуть что угодно… И об этом тоже задумывался порой Бестужев, хотя и не его это дело. Ему — политика внешняя, а о внутреннем спокойствии государства голова должна болеть у старого генерал-аншефа Ушакова — начальника Тайной розыскных дел канцелярии…