И точно, перебинтованного Рысака, в сопровождении большого количества, заметных для публики оперов и неприметных населению, бойцов невидимого фронта, достаточно демонстративно вели через гудящую, взбудораженную рассказами толпу.
Для придания всему этому мероприятию большей солидности, на него вновь одели наручники и с двух сторон пристегнули оперативников уголовного розыска. Справа от него, трусливо втянув голову в плечи, шел тот неприятный тип, прижигавший скованному наручниками, почти в бессознательном состоянии Рысаку, окурком, разбитые губы. Было видно, как он напуган, как крупные капли пота выступили на его лоснящимся от сала лице. И какое облегчение наступило для него, когда Рысака, предварительно отстегнув наручники, посадили в приметную, канареечной раскраски машину.
Пока они не торопясь двигались сквозь толпу. Рысак выслушал много пожеланий от благодарных зрителей. Начиная от «держись бродяга» и до «чтоб у тебя паскудника, яйца отсохли» прошамкал скрипучий, старческий голосишко. Он уже совсем, как собрался ответить, но его втолкнули в машину и они с включенными сиренами и мигалками, отчалили от больницы.
Пока они не торопясь, как на экскурсионной прогулке двигались через центр города. Он с теплотой вспоминал раздававшиеся из толпы выкрики и пожелания. Воспоминания так увлекли его, что когда машина в которой они с таким комфортом ехали, проскочила милицейское здание. Николай с удивлением оглядываясь по сторонам поинтересовался:
— Куда едем, начальник?
— На «кудыкину гору» — был тут же получен исчерпывающий и главное, емкий ответ.
Через пятнадцать минут они подъехали к зеленым металлическим воротам, которые почти мгновенно распахнулись и милицейский уазик въехал во внутренний двор неприметного здания, которое чем и могло броситься в глаза, так это полным отсутствием отличительных особенностей и опознавательных знаков.
— Ну, давай, братила, выходи. Приехали.
Рысак неуклюже выбрался. Посмотрел вверх на затянутое тучами небо. Последнее, что он услышал: «Врача ему, быстро.» После чего отключился.
* * *
Сколько провалялся без сознания, он так толком и не понял. Иногда, когда сознание немного прояснялось. Отчетливо вспоминался и момент задержания и то, как он глупо попался в больнице. Тогда он злился на себя «так фраернуться, мог только последний мудак, у которого вместо мозгов тертых хрен с гвоздями». Стоило ему понервничать и опять голова, как в вату опускалась. В ушах стоял гул и по мере того, насколько быстро он стихал, так же быстро наступал и период определенного затишья.
Иногда он ощущал, как чьи-то крепкие руки переворачивали его. После этого в воздухе ненадолго ощущался запах спирта, наступало некоторое просветление и он проваливался в сон.
Придя в себя и сосредоточившись на постоянно, тускло горевшей над входной дверью синей лампочке. Он пришел к однозначному выводу, место его нынешней прописки, не что иное, как ФСБ. Камера, в которой стоял топчан, чистая. И главная, отличительная особенность подобных заведений, это постоянная, гнетущая тишина.
Напрашивался вполне объяснимый вопрос: «С каких это пор, чекисты стали ворами заниматься»? Как не бился над этим вопросом, так на него ответить и не смог. Да и голова совсем плохо соображала.
Ладно, потом разберемся, что почем. Сейчас, пока они лечат и проявляют заботу, необходимо пользоваться моментом, отдыхать и набираться сил. Но не забывать, что в этом заведении просто так, да еще вора, обхаживать не будут. И чем больше он думал, размышлял, сопоставлял, тем больше запутывался. И еще этот запах. Видно все же когда менты, его со скованными за спиной руками били, что-то в системе почек было нарушено.
Он снял мокрые брюки, затем стянул трусы и бросил их в раковину. Склонился над парашей. С гримасой боли на лице, выдавил из себя несколько капель. Порадовался тому, что хоть крови в моче не было. Остервенело намылился и как мог, начал смывать с себя стойкий и противный запах мочевины, с примесью ароматов привокзального бомжа.
Замочил в холодной воде пропахшие аммиаком вещички. После чего почувствовав усталость опять завалился на топчан. Он бы и его проветрил и хоть немного смыл, но сил уже не осталось.
— Хоть бы сосед какой завалящий появился, — вслух сказал он.
Инстинктивно понимая, что его в такой обустроенной хате, должны были слушать. Хотя, зачем? На этот вопрос, он сам себе и ответил. Затем, что когда человек в беспамятстве, да еще бредит, мало ли, что он там наплетет.
После такого внутреннего диалога, он в может быть в тысячный раз посмотрел на вентиляционную решетку. И только сейчас он обратил внимание на неясные блики за металлической сеткой прикрывающей отверстие.
«Значит еще и снимают кино с моим участием. Ай-яй-яй… Впрочем, что это я так разнервничался. Мое дело «долбить скакуна», их — смотреть и возбуждаться.»
Очень его развеселила такая мысль. И послав в видеокамеру воздушный поцелуй, он спокойно, может быть за многие последние дни уснул.
* * *
Но «не долго плакала старушка, не долго фраер танцевал». Точно такая история произошла и с Рысаком. По поводу его малоценного здоровья, собрался целый консилиум. «Лепила на лепиле», повернуться негде.
