Легенды света и темноты - [20]

Конечно, жизней было больше, чем смертей и жадность не у всех отбирала дыхание. Многие, выбрав жену, брали ее за руку и уводили, распевая свадебные песни, и найдя свои повозки, платили старухам и стражам калым, сажали на мягкое сено избранницу и уезжали, помня лишь тихую гладь озера, вкусную еду, ласковые руки и послушание дев. Такие жили долго и счастливо, гордясь красавицей женой и обильными детьми, были успешны в делах, потому что жены из девушек Каменных Гор получались на удивление умные и всегда могли поддержать мужа советом. Все шло правильно. Ведь должны новые юноши, глядя и завидуя, копить золотые монеты на вход и калым, мечтая о путешествии в тихий рай, где никто никогда не знает отказа.

Когда отец привел в долину Цез, то смолкли веселые песни вокруг. Парни бросили своих подружек и собрались на площади. И даже девы, затягивая пояски на рубашках, заторопились по каменным гладким плиткам — посмотреть на красоту, которая совершенна. Цез только исполнилось пятнадцать. И когда она поворачивала голову, пепельная коса, небрежно собранная толстым жгутом, ползла по гибкой спине, как теплая и живая змея, сама просясь в мужские руки.

Отец поцеловал дочь в нежную щеку, в последний раз взвесил на руке тяжелую косу, и, сказав ей — будь самой послушной, повернулся и ушел, щупая на поясе кошелек — прикидывая, сколько золотых монет принесут ему пропускные свитки, и какую повозку готовить для большого калыма.

А девушки взяли Цез за пальцы и повели в новый дом, распевая женские песни. Сняв дорожное платье, вымыли до шелка юное тело, накинули самую тонкую и прозрачную рубашку, обвили высокую шею семью рядами драгоценных бусин, причесали и завили богатые волосы. И чуть-чуть набелив лицо и подрумянив губы, так чтоб казалось — она только что кусала их в страсти, усадили у окна, обвитого виноградом.

— Будь самой послушной, красивая Цез, — напомнили ей и разошлись, унося тихие песни и влажный блеск глаз.

С тех пор год и еще три года ни одного часа Цез не оставалась одна. Красота ее цвела все сильнее, и множество молодых мужчин решали, замерев под ее окном — вот эта уйдет со мной, станет женой — ласковой и послушной. Но с ними-то чаще всего и случались всякие грустные вещи. То побьются двое на площади, выкрикивая ее имя, и упадут замертво, одновременно взмахнув ножами. То вдруг исполнится неземной тоской будущий муж и к утру найдут его в озере, быстро вынут, чтоб не портилась сладкая вода и хоронят с тихими песнями, упрекая что так мало побыл, и ушел… То вдруг парень, обойдя всех, возвращается к дому Цез, выкрикивая непонятные слова и вертясь, как безумный дервиш, а потом падает мертвым или убегает в скалы, а все знают — туда нельзя, без троп в скалах ходят только горные тигры…

А Цез все сидит у окна. Или ведет за руку в спальню, на мягкие покрывала. Или устроившись на табурете, подперев тонкой рукой нежную щеку, смотрит, как ест. И до поры было это все неплохо. Отец в маленькой деревушке среди скал встречал приехавшую на осле старуху, пересчитывал причитающиеся ему деньги и, сложив их в погребе в глиняную крынку, плотно запечатывал ее воском. Потом брал другую — со старым вином, шел в дом, бил плетью послушную жену и напивался до бесов в глазах. А старухи по утрам протягивали в небо дрожащие руки, снимали с лапки очередной горлицы бумажную полоску и шли в конюшню — отвязать уже своих лошадей и мулов.

Но чаши весов всегда требуют равновесия. И стали поговаривать в окрестных городах и дальних селах, что слишком многие не возвращаются из райской долины. И все меньше повозок, скрипя, останавливались у плетней сторожевых деревень. Убеленные старцы собрались на совет в доме у подножия каменных гор и решили: пришла пора что-то менять в одной судьбе, чтоб уберечь всеобщее благоденствие. После решения их в дальнюю Фарсию был послан гонец.

И всего через месяц, старухи, трясясь от жадности, привязывали в конюшне пятерку горячих тонкошеих жеребцов, розовых, как утренняя заря. Жениху выдали свиток, украшенный тяжелой печатью и не пешком он пошел по узким тропам, потому что такому богатому жениху не пристало обивать ноги о камни. Покачиваясь в паланкине, мужчина смотрел на маленький портрет, рисованный яркими красками на растянутом в рамке пергаменте. И, насмотревшись, взглядывал вперед, поглаживая рыжую бороду рукой, на каждом пальце которой красовались по три драгоценных перстня.

Девушки встретили гостя привычными тихими песнями, но ни на одну из них даже не глянул он, грузно сползая с богатых носилок. Еще раз посмотрел на рисунок и направился к домику Цез, сердито удивляясь, что послушная не выглядывает в окно, приманивая нежной улыбкой. Громко стукнул дверью, возвещая, что пришел за своим. И пошел прямо в спальню, где под руками красавицы, отворачиваясь от нее на постели, морща юный лоб, всхлипывал, сердясь расставанию, юноша — тонкий, как девушка. Нежность и теплый румянец на щеках, еще не узнавших даже юношеского пушка, не помешали ему пробраться в долину, минуя тропы, по скалам и осыпям, таясь от горных тигров. Потому что он был нищим, и денег на свиток у него не было, а шел к Цез, услышав о ней от пьяных дружков отца, похвалявшихся послушной любовью красавицы. И Цез полюбила упрямого, преодолевшего все преграды.