Легенды осени - [4]

Ладлоу резко выпрямился, лампа у него в руке опасно накренилась. Книгу эту он не раскрывал тридцать лет – главным образом от огорчения, что к его рекомендациям относительно народа сиу не прислушались и даже высмеяли их, после чего он подал в отставку и уехал в Веракрус. Он увидел, что страницы размечены и подчеркнуты, и ему стало любопытно, что мог извлечь невежественный и дикий парень из этой, как он считал, чисто технической работы. Он забрал книгу к себе в комнату и налил из оплетенной бутыли, хранившейся под кроватью на случай бессонницы, стакан канадского виски.

Само заглавие выглядело пресно, если пренебречь иронией, которую сообщил ему последующий ход событий: "Обследование района Блэк-Хиллс в Дакоте, выполненное летом 1874 г. Уильямом Ладлоу, капитаном инженерных войск, бревет-подполковником армии США, Главное инженерное управление Дакоты". В качестве ученого, как понимали это звание тогда, он был направлен в Седьмой кавалерийский полк под командованием подполковника Джорджа Армстронга Кастера и возглавлял научную группу, включавшую Джорджа Берда Гринелла из Йельского колледжа, его хорошего приятеля. Когда Кастер был особенно обеспокоен или сердит, он передразнивал английский выговор Ладлоу – непростительная фривольность со стороны офицера. Ладлоу втайне праздновал смерть Кастера при Литтл-Бигхорне три года спустя, в семьдесят шестом[5]. Собственные его рекомендации в заключение доклада были краткими и ясными. Перечислив очевидные достоинства района, включая то, что он дает защиту от жгучего зноя и арктических штормов из соседних прерий. Ладлоу писал:

"Этому, однако, непременно должно предшествовать окончательное решение индейского вопроса. Владельцы облюбовали район как охотничье угодье. Более дальновидные из них, предвидя время, когда охота на бизонов, ныне составляющая основу пропитания для диких племен, перестанет удовлетворять этой цели, намерены обосноваться в окрестностях Блэк-Хиллс для постоянного жительства и дожидаться постепенного вымирания индейцев, каковое неизбежно... Дальше на запад индейцам уже некуда мигрировать".

Каракули Тристана занимали его больше, чем бездушие и жульничество правительства, сделавшие его почти отшельником. Он глотнул виски и вспомнил нашествие саранчи, показавшееся интересным Тристану:

"Однажды утром я насчитал в среднем двадцать пять особей на квадратном футе земли. Простой подсчет дает около двух миллионов на гектар... при их крайней прожорливости легко себе представить, какой урон растительности они способны причинить. Их способность к продолжительному полету также изумительна... по-видимому, они могут держаться на крыле целый день, всегда двигаясь по ветру и наполняя воздух до громадной высоты... крылья, отражающие свет, делают их похожими на клочки хлопка, лениво летящие по ветру... опускаясь в косых лучах солнца, они напоминают крупный снегопад".

Ладлоу вспомнил сбивчивую речь Кастера перед солдатами; светлые локоны подполковника обсела саранча. Он читал дальше, останавливаясь только на местах, подчеркнутых Тристаном, в частности на отрывке о кроваво-красной луне, озарявшей бежевый ландшафт, к чему Тристан добавил: "Я видел однажды такое явл. с У, Ножа, потом он не хотел разговаривать у костра". Но сильнее всего встряхнуло память описание бизоньих черепов, в котором Ладлоу прочел предвидение суеверий Ножа, связанных с Танцем Духа[6] и мальчишеской страсти Тристана: «Человека, который застрелил бизона и не съел все его тело и не сделал из шкуры шатер или постель, самого надо застрелить. Включая костный мозг, У. Ножа говорит, потому что он возвращает все здоровье человеческому телу». Ладлоу вспомнил черепа и отсвет на перьях сапсана, пролетевшего под его лошадью в погоне за обреченным голубем. «Всего лишь несколько лет назад местность, по которой мы проезжали, была излюбленным пастбищем бизонов, и их черепами усеяна прерия во всех направлениях. Иногда индейцы собирают эти черепа и выкладывают из них на земле фантастические узоры. В одном таком наборе, замеченном мною, черепа были раскрашены красными и синими кругами и полосами и разложены пятью параллельными рядами по двенадцать в каждом. Все черепа смотрели на восток».

Он допил виски и задремал, не погасив лампы, потому что боялся повторения сна с его фатальными вопросами, дико расцвеченной оперной гибелью. Ладлоу был не настолько наивен, чтобы пытаться упорядочить уже прожитую жизнь, но остро сознавал, что его вторичной жизнью, проживаемой в сыновьях, распорядились плохо – не так с Альфредом и Сэмюелом, которые были только тем, кем были, как с Тристаном. Ладлоу мог увлечься, по крайней мере на время, любой научной концепцией с элементом причудливости, а сейчас в ходу была идея, что характер зачастую передается через поколение. Отец его был капитаном шхуны – и сейчас был, в восемьдесят четыре года, – человеком лютой энергии и обаяния; правда, видеть его удавалось не часто – только в годы, когда он реже выходил в море. Толчком к более умеренным скитаниям самого Ладлоу послужили рассказы отца – о схватке гигантских кальмаров в перуанском течении, о том, что, обогнув мыс Горн при двенадцатибалльном урагане, ты становишься другим человеком. На одно Рождество Ладлоу получал в подарок сморщенную голову с Явы, на следующее – маленького золотого Будду из Сиама, и постоянным потоком шли образцы минералов со всего света. Так что Тристан, возможно благодаря генетическому скачку, стал его отцом и, подобно Каину, не подчинится ничьему приказу, а будет строить свою судьбу поступками настолько своевольными, что и сейчас уже никто в семье не понимал, что творится в его как будто бы безблагодарной душе. В четырнадцать лет Тристан бросил школу и наловил в капканы столько рысей, что мог бы накупить чего угодно, но вместо этого отдал сшить из шкур шубу и послал изумленной матери в Бостон. Потом он одолжил у отца охотничье ружье "Перди" и пропал – и вернулся на ранчо через три месяца с мешком денег, выигранных на соревнованиях по стендовой стрельбе в охотничьих клубах. На эти деньги были куплены Удару Ножа новое седло и винтовка, Сэмюелу – микроскоп и Альфреду – поездка в Сан-Франциско. Вообще, семья была, наверное, с избытком обеспечена деньгами, но у самого Тристана они так и липли к рукам. Шериф Хелины написал, что пятнадцатилетнего Тристана видели в обществе проституток; у матери сделался нервный припадок, а Ладлоу начал было полагающуюся лекцию, но сбился на расспросы о том, красивые ли были проститутки. Сам он раз в два месяца наезжал в Хелину, несколько ночей проводил с учительницей – их тайные романтические отношения длились уже десять лет. Своим старым приятелям в Клубе скотоводов он часто цитировал Тедди Рузвельта: "Я люблю пить вино жизни с добавкой бренди", – после чего чувствовал себя глупо, поскольку всех политиков считал негодяями. Но теперь Тристан был вне сферы его влияния, и он знал, что вряд ли получит от него весточку – так же как никогда не получал их от отца. Несколько лет назад отец сел на мель среди Оркнейских островов, и Ладлоу договорился о покупке нового судна, за что был отблагодарен одной запиской: "Дорогой сын. Надеюсь, твои близкие благополучны. Пришли ребят для закалки. Черт бы взял твои деньги. Получишь обратно до последнего цента". И они приходили маленькими порциями в банк Хелины – из таких разнообразных мест, как Кипр и Дакар. Задремывая, он подумал, что надо будет написать Сюзанне, невесте Тристана, спросить о новостях. Сюзанна была хрупкая миловидная девушка редкого ума.