Легенды о старинных замках Бретани - [25]

Долго любила она и долго страдала и, наконец, душа ее обрела покой.

Люди подняли тела и понесли их в церковь. Церковные двери были отворены настежь, оттуда доносились торжественные звуки органа. На возвышении рядом поставили оба гроба, — Луи ле Ренн и Клотильда рядом покоятся и на деревенском кладбище. Могилы их давно уже густо заросли вереском, который, разрастаясь, уничтожил даже разделявшую их узенькую тропинку.

Когда похоронили их, новая яркая звездочка загорелась в небе над их могилами, как уверяют окрестные жители, и особенно ярко светит она в Иванову ночь.

Много светляков зажигают в эту ночь свои лампадки в густом вереске Клотильдовой могилы. Все кругом дышит миром и тишиною, и редко доносится сюда даже звук случайных шагов.

СОКОЛ

Среди живописных скал Аррейских гор, в густом сосновом лесу и до сих пор стоят еще развалины одного очень старинного замка. Никакой проезжей дороги к нему не существует да, вероятно, не существовало и прежде: узкая, извилистая горная тропка — единственный путь сообщения замка с внешним миром. Тропка эта, извиваясь среди леса, пересекает множество горных ручейков, проползает под высокими нависшими скалами, по краю глубоких обрывов и приводит наконец к старинным почерневшим развалинам, открывающимся взгляду путника почти лишь в ту минуту, как очутится он перед их воротами.

Кроме рога заблудившегося охотника да отдаленной свирели пастуха, загоняющего вечером своих коз, ни одного человеческого звука не раздается в этой лесной чаще.

Во дворе замка эта заброшенность и запустение еще резче бросаются в глаза: кажется, одни только совы да привидения обитают в этих почерневших и полуразрушенных башнях. Исчезли рогатки и подъемный мост; высохшие рвы заросли сорными травами; на полуосыпавшихся бастионах густеет шиповник. Средняя часть замка не имеет уже крыши, а по стенам его свободно вьется дикий виноград и плющ.

Лет триста тому назад поселился в этом замке старый, израненный в боях рыцарь. Был он одинок и беден, и только привратник замка, старая охотничья собака да сокол разделяли его уединение.

С соколом никогда не расставался старый рыцарь, и где бы ни появлялся он, — на плече его всегда сидела эта умная птица и строгим, пронзительным взором смотрела на все окружающее.

Сам рыцарь редко спускался со своих высоких скал, но в долине и соседнем местечке, теперь тоже совершенно уже покинутом, привыкли встречать его привратника с собакой, и досужие кумушки частенько расспрашивали его о бедном старом рыцаре: было то в диковинку в этой глухой местности, что владетель замка не разбойничал, не обижал и не угнетал жителей соседних селений. Неохотно отвечал на эти расспросы неразговорчивый привратник, — больше отмалчивался, да переминался с ноги на ногу и гладил жавшуюся к нему собаку.

Старого рыцаря звали Роже де Понтарек, и был он исконным владетелем этой местности. Старики из соседней деревушки помнили еще тот день, когда он, молодой и красивый, садился на своего коня, на долгие годы расставаясь с родным своим замком.

Было время, когда герцог Гиз, сам могущественный герцог Гиз, приезжал в Бретань и даже одно время жил в своем замке, недалеко от гор Арре. Здесь, вдали от всякого селения, в глуши, на самом берегу моря, возвел он мрачное здание со страшными запорами и железными решетками в окнах. Это была так называемая зала суда, где судили гугенотов. На высоком помосте сидели судьи и допрашивали подсудимого, привязанного внизу гораздо ниже их. Тут изрекали они свой приговор, и осужденного постепенно по покатой доске спускали прямо в море.

Так поступил герцог Гиз и с отцом Роже, когда мальчику было еще не более пятнадцати лет. Опасаясь, как бы и сына не постигла та же судьба, старый служитель его отца спрятал его на своей ферме, недалеко от замка, и не мог найти его герцог Гиз, как ни искал: ни один бретонец не выдал бы сына Генриха де Понтарека его врагам!

Поселился юный Роже на ферме, в глубокой цветущей долине, среди гор Арре, в уютном, чистом домике верного слуги своего отца. Часто сиживал он под большим развесистым каштаном, посаженным в этой долине еще его прадедом. Обыкновенно сидел он тут с Дунвель, дочерью фермера, погруженный в великие планы: мечтал он прославиться, стать знаменитым рыцарем, отомстить герцогу Гизу и жениться на Дунвель.

Дунвель посмеивалась над Роже и не верила ему, но он твердо надеялся, что когда-нибудь все это сбудется.

Так жил он в цветущей долине, и маленькое, гордое сердце его часто билось от нетерпения в ожидании исполнения его великой детской мечты, — мщения герцогу Гизу.

Через три года после ужасной смерти отца сказал себе Роже, что настала, наконец, пора действовать: ему было уж восемнадцать лет, а Дунвель исполнилось шестнадцать.

— Вот уж и осень, — сказал он ей, — слышишь, как шумит ветер в ветвях нашего каштана? Он зовет меня с собою в даль, на славный подвиг, на битву с бичом гугенотов — Гизом!

— Нет, послушай лучше, что говорит каштан, — возразила Дунвель, — он говорит, что лучше подождать до весны, когда вновь зазеленеют его листья, — теперь же не перенести ему разлуки с тобой. Смотри, — он плачет, слушая твои слова, и с голых ветвей его капают горькие слезы!