Легенды о призраках - [11]

– И он придумал историю о призраке, чтобы объяснить, куда вы делись, – на тот случай, если кто-то видел, как вы садились к нему в машину.

Старуха посмотрела на меня и улыбнулась:

– Я та девушка.

Я подумала: «Ты цепляешься за свою юность. Ты грезишь о том времени, когда была молода и ничего подобного с тобой не происходило».

Из-за угла вышла старшая медсестра:

– Вот вы где! Вам не следовало ее уводить. Она очень нездорова. С ней в любой момент может что-нибудь произойти.

***

Я вернулась домой, чтобы порисовать при дневном свете. Над Сувой шел дождь. Он двигался в мою сторону, поэтому мне пришлось работать быстро. Портрет Мальвики не давал мне покоя, потому что мое впечатление о ней как о молодой девушке было сильнее, чем как о старухе.

Волосок у нее на подбородке. Он был длинный, темный, но загибался он или нет? И с какой он был стороны – левой или правой?

Я остановила такси, поехала на придорожный рынок, купила бананов и папайи. Никто меня ни о чем не спросит, если я приеду в больницу с фруктами.

По привычке я спросила шофера о «той девушке». Он сказал:

– Она исчезает. Я могу показать где.

***

Я пошла к Мальвике, хотя уже близился обед, а больничный персонал не очень любил, чтобы нарушался заведенный порядок. Она сидела у двери спального корпуса. Остальные пациентки собрались у дальней двери веранды.

Она сидела прямо, с окаменевшей спиной и широко раскрытыми глазами. Она не моргала. Ее рот был раскрыт, вокруг губ запеклась слюна.

– Боже мой, – сказала я. – Она мертва.

Я чуть не побежала за помощью, но медсестра меня остановила:

– Нет, она в ступоре.

Глаза старухи были красными и сухими. Я всмотрелась в них, ища признаки жизни, но не нашла их. Ни пульса, ни дыхания. Я ничего не помнила из курсов первой помощи и, кроме того, не смогла бы заставить себя прижать свой рот к ее.

– Мы должны ее положить, – сказала я. По крайней мере, это я могла сделать. Остальные смотрели на меня.

– Оставь ее как есть, – сказала Сангита, качая головой. От нее пахло жженым волосом.

– Надо позвать доктора, – сказала я, но при этом думала: «Прусская голубая. Если смешать прусскую голубую с титановой белой и разбавить, я получу цвет ее мертвых глаз. Я напишу ее как молодую девушку, а потом вот так нарисую глаза».

– Она пустая, – тихо сказала медсестра. – Ее дух улетел на свободу. Он скоро вернется. Надо только подождать.

Прошло пять минут. Я поняла, что надо что-то делать. Я позвонила доктору со своего сотового телефона. Он сказал:

– Спешка ни к чему. Медсестры сами позвонят в морг, если будет надо.

Я присела перед Мальвикой на корточки. Такой возможности мне больше не представится. Волосок на подбородке… он не загибался.

И тут это случилось. После десяти, а может, даже пятнадцати минут неподвижности Мальвика шевельнулась, моргнула, обхватила руками колени и стала качаться взад-вперед.

– Она… Доктор ее осматривал?

– Они не хотят тратить время. Говорят, все равно это бесполезно.

– Часто это с ней происходит?

– Время от времени. Это ее успокаивает. После приступа она всегда чувствует себя лучше.

Никто вокруг особо не беспокоился, и я подумала, что, возможно, это типично западная черта – бояться старухи, которая может умирать и оживать так же легко, как мы засыпаем и просыпаемся.

Я тихо села на стул и стала зарисовывать вечерние больничные дела. Это меня успокаивало. Мальвика сменила позу и попросила сахара. У нее на подбородке блестели желтоватые струйки слюны. Губы были сухими и потрескавшимися. Глаза по-прежнему смотрели в никуда и имели почти фиолетовый цвет. Левая щека покраснела, как будто к ней прилила кровь.

Я зарисовала эти отметины смерти.

***

Некоторое время я не приезжала в больницу Святого Мартина. Мне заказала портрет одна богатая француженка. Притягательная сила денег убедила меня взять заказ, и, кроме того, мне нравилась мысль, что моя работа будет висеть где-нибудь во Франции.

Как-то, устав от красивого лица француженки, я достала из стола портрет Мальвики. При взгляде на него мне стало нехорошо. Я никогда до этого не рисовала мертвых. На заднем плане я изобразила часы, остановившиеся в 5:37.

Я подумала о таксистах, о том, как они повторяют легенду об исчезающей девушке. Как они непроизвольно своими байками покрывают насильника. Я поняла, что не смогу закончить портрет Мальвики, пока не узнаю ее как молодую девушку, не пройду ее дорогой и не заучу ее наизусть.

И началась неделя – или, может быть, это были две недели? – в течение которой я каждый вечер после пяти ловила такси у ремесленного рынка. Некоторые таксисты гордо говорили мне:

– Вообще-то мы не сажаем здесь молодых девушек. Но я не верю в привидения.

В один из вечеров шофер сказал:

– Вы ездили за покупками? – Он смотрел на меня в зеркало – но не совсем на меня. На место рядом со мной. Мне всегда было тяжело разговаривать с косоглазыми людьми.

– Да, – сказала я, хотя никаких сумок у меня с собой не было.

– Девушки, а вы идете сегодня на танцы?

– Девушки?

– Да. Вы и ваша подруга. – Он кивнул мне. И месту рядом со мной.

Моя правая рука покрылась мурашками. Кто-то будто прислонился ко мне. Я не поверила, что в машине еще кто-то есть, но смотреть мне не хотелось. Я отодвинулась ближе к двери и все же повернула голову.