Легенды Львова. Том 1 - [2]

Татарские послы, отправленные в город, стали кричать под воротами, чтоб их впустили. Львовяне уже хотели было открыть ворота, но женщины, узнав об этом, стали просить, чтоб ещё немного повременили.

Быстренько поразбегались львовские женщины по домам, повыкатывали на улицы пустые бочки и поставили их вверх дном. После – повыметали из кладовых всю крупу и муку, что там была, и засыпали донца бочек кто крупой, кто мукой, а кто зерном, да так, чтобы вершок торчал.

– Вот теперь мы уже готовы, – сказали женщины, – пускайте изуверов.

Двинулись татарские послы через город, а тут, куда ни глянь, стоят бочки с несметным количеством еды. Да мало того – выпустили женщины всю птицу и скот из хлевов на улицу, послам даже пришлось палки в руки взять, потому что свиньи им проходу не давали, а гусаки сердито шипели, куры кудахтали и били крыльями.

Увидели послы такое великое множество всякой живности и очень печальными вернулись назад. А хан Телебуга, выслушав их, сразу же приказал войску собираться и идти домой.

Львовская каторга

Когда львовский бургомистр Мартын Кампиан задумал в 1615 году строительство Ратушной башни, то приказал отловить всех-всех тунеядцев, бродяг, пьяниц, картёжников, которые прожигали свои дни в кабаках.

Их приводили на стройку, записывали в ряды рабочих и заставляли трудиться. А стоит отметить, что в этой честной компании немало было детей богатых мещан, которые в руках кроме ложки, карт и чарок и держать-то ничего не умели.

Вот смеху-то было! Весь город над ними потешался. А многие родители сами приводили своих сыновей, как шутили тогда, на каторгу.

Вот почему с северной стороны Кампиановской башни было выбито на камне изображение корабля-галеры, как напоминание о том времени, когда оборванцев «на галеры» отправили.

Что любовь соединит

Эту историю можно было бы назвать «Львовские Ромео и Джульетта».

В 1594 году с далекого Крита привез вино итальянец Микелини. Часть товара заказал для себя украинский купец. И вот у него дома увидел итальянец юную Пелагию, дочь купца, и с первого же взгляда влюбился. С тех пор частенько искал он повода наведаться к ним, пока и Пелагия не ответила ему взаимностью.

Итальянец утратил всякое желание возвращаться домой. Молодые люди шептали друг другу нежности, а родители девушки благосклонно за этим наблюдали, потому что итальянец был им по душе. Однако ко Львову уже подбиралось страшное горе: чума.

Она не раз уже собирала свою чёрную жатву по всей Европе и вот наконец наведалась и сюда, и каждый день косила десятки людей. Тщетны были молитвы, тщетны непрестанные службы в церквях. Не обошёл мор и усадьбы купца – Пелагия заболела. По суровому распоряжению всех зачумлённых выносили за пределы города и оставляли в саду, где за ними ухаживали монахи.

Несмотря на это Микелини не покинул своей любимой и не отходил от неё, развлекая и вселяя надежду на выздоровление. Но девушка была обречена. Микелини похоронил её на православном кладбище церкви Благовещения. А через девять дней слёг и сам. Очевидно, сказалось общение с больной. Умирая, Микелини просил похоронить его в костёле святого Станислава, а на их могилах выстроить одинаковые надгробия.

Так оно и случилось. На обеих могилах поставили одинаковые надгробные камни, на которых выбито по паре сердечек, соединённых лавровой веточкой. А ниже – стихотворение львовского поэта Шимона Шимоновича:

Что любовь соединит,

Того и смерть не разлучит.

Пощёчина ценою в жизнь

Ганнуся Вовчковна была одной из самых очаровательных девушек Львова конца ХVІ столетия. Много кавалеров ухаживало за ней, но вниманием она удостоила лишь двоих: Павла Оленика и итальянца из Флоренции Урбана Убальдини. Беда только, что девушка дарила свою волшебную улыбку им обоим с одинаковой теплотой.

Кто его знает, сколько бы продолжалась эта борьба за её сердце, если бы не свадьба Анны Луцкой. Оба воздыхателя были в числе приглашённых. И вот во время танцев они одновременно пригласили Ганнусю. Панна могла бы и подумать, перед тем как сделать то, что сделала, но думать ей не хотелось, и она подала руку смуглому флорентинцу.

Павел не был ни испанцем, ни сицилийцем. Он был местным украинским шляхтичем, но чувство собственного достоинства у него было, и он отвесил звонкую пощёчину Урбану.

Музыканты сразу же перестали играть, а пары остановились. Никто не успел ничего сделать, как итальянец выхватил кинжал и ударил Павла в живот. Парень упал без сознания.

Умирающего Павла понесли в дом его родителей, а Урбан должен был предстать перед судом в Ратуше. Суд в ту пору приговаривал за убийство к смертной казни. Двенадцать присяжных, решавших в те времена все судебные дела, признали итальянца виновным, и не сносить бы ему головы, если бы не женщины, окружившие Ратушу. Молодые девушки и почтенные матроны так горько плакали и умоляли быть милосердными, что присяжные засомневались.

Но женские рыдания мало помогли бы, если бы смертельно раненый юноша и его семья вдруг не проявили необычайное благородство. Павел послал своё прощение итальянцу и взял всю вину на себя.

Павел умер, а Убальдини добился руки богатой дочки шляхтича, дав начало прославленному во Львове роду патрициев.