Легенды II - [38]

Дунку, когда ему неотложно, вот как сегодня, требовалась хорошая баня, хотя бы помогал Эг. Таская воду и ожидая, когда она нагреется, мальчуган угрюмо молчал.

— Эг, что стряслось? — спросил Дунк, когда над последним котлом появился пар. — Помоги мне вылить.

Вдвоем они потащили котел к корыту, стараясь не ошпариться.

— Сир, — сказал Эг, — как вы думаете, что собирается делать сир Юстас?

— Снести дамбу и сразиться с людьми вдовы, если они попытаются нам помешать. — Дунк говорил громко, словно желая перекричать плеск воды. Они опрокинули котел над ванной, и от пара Дунк покраснел.

— У них щиты плетеные, сир. Копье или стрела из арбалета их сразу пробьет.

— Мы подберем им кое-какие доспехи, когда они будут готовы. — Дунк знал, что на лучшее надеяться нечего.

— Их могут убить, сир. Мокрый У от совсем еще мальчик, Уилл Ячмень в следующий приезд септона хочет жениться. А Большой Роб правую ногу от левой не отличает.

Дунк бросил пустой котел на утоптанный земляной пол.

— Роджер Пеннитри был моложе Мокрого Уота, когда погиб на Багряном Поле. В войске твоего отца были и молодожены, и парни, которые ни разу девушек не целовали. А уж таких, кто не отличал правую ногу от левой, сотни были, если не тысячи.

— Это другое дело. Тогда война была.

— У нас тоже война, только помельче.

— Мельче и глупее.

— Об этом не мне судить и не тебе. Их долг — идти на войну, когда сир Юстас призовет… и умереть, если понадобится.

— Тогда не надо было имена им давать. Теперь, если они умрут, будет тяжелее. — Эг сморщил нос. — Если бы мы прибегли к моему сапогу…

— Нет. — Дунк, стоя на одной ноге, стянул собственный сапог.

— Но мой отец…

— Нет. — Второй сапог отправился вслед за первым.

— Мы…

— Нет. — Дунк стащил через голову пропотевший камзол и швырнул Эгу. — Скажи жене Сэма, пусть постирает.

— Скажу, сир, только…

— Нет, говорю. Может, в ухо тебе дать, чтоб лучше слышал? — Дунк развязал бриджи, под которыми ничего не было — слишком жарко для подштанников. — Это хорошо, что ты беспокоишься за трех Уотов и остальных, но сапог — это на крайний случай. — («Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один».) — Что сказал твой отец, когда отдал тебя мне в оруженосцы?

— Чтобы я всегда брил или красил волосы и никому не называл своего настоящего имени, — неохотно промолвил мальчик.

Эг служил у Дунка года полтора, хотя некоторые дни можно было считать за двадцать. Вместе они одолевали Принцев перевал и пересекали глубокие, красно-белые пески Дорна. Вместе спустились на плоскодонке по реке Зеленая Кровь до Дощатого города, а оттуда на галее «Белая леди» приплыли в Старомест. Вместе ночевали в гостиницах, на конюшнях, в канавах, делили трапезу с монахами, шлюхами, лицедеями и посетили не меньше сотни кукольных представлений. Эг ухаживал за конем Дунка, точил его меч и счищал ржавчину с его кольчуги. Лучшего спутника человек и желать не мог, и межевой рыцарь относился к нему чуть ли не как к младшему брату.

А между тем никакой он ему не брат. Это яичко[4] драконово, не куриное. Эг может служить в оруженосцах у межевого рыцаря, но Эйегон из дома Таргариенов — это четвертый и самый младший сын Мейекара, Летнего Принца, который, в свою очередь, является четвертым сыном покойного короля Дейерона Доброго, Второго этого имени — тот сидел на Железном Троне двадцать пять лет, пока его не прибрала весенняя хворь.

— Насколько всем известно, Эйегон Таргариен вернулся в Летний Замок со своим братом Дейероном после Эшфордского турнира, — напомнил мальчику Дунк. — Твой отец не желал разглашать, что ты скитаешься по Семи Королевствам с каким-то межевым рыцарем. Так что помалкивай о своем сапоге.

В ответ он получил только взгляд. Большие глаза Эга казались еще больше из-за бритой головы. В тускло освещенном подвале их можно принять за черные, но при лучшем освещении виден их истинный цвет, темно-лиловый. Валирийские глаза. В Вестеросе такие встречаются только у потомков дракона, а в волосах Таргариенов золото перемежается с серебром.

Когда они спускались на шестах по Зеленой Крови, девочки-сиротки приспособились хлопать Эга по лысой макушке, на счастье, и этим вгоняли его в краску. «Девчонки все глупые, — заявлял он. — Если еще одна меня тронет, полетит в реку». «Тогда я тебя трону, — пообещал Дунк. — Так по уху тресну, что до будущей луны колокольный звон будешь слышать». «Лучше уж колокола, чем дуры-девчонки», — пробурчал мальчуган, но в реку так ни одну и не кинул.

Дунк залез в корыто, и вода покрыла его до подбородка — сверху почти кипяток, внизу значительно холоднее. Он стиснул зубы, чтобы не заорать. Эг бы над ним посмеялся — мальчишка с удовольствием моется в кипятке.

— Не подогреть ли еще воды, сир?

— Не надо, хватит и этой. — Грязь сходила в воду дымчатыми струйками. — Принеси-ка мне мыло и скребницу с длинной ручкой. — Думая о волосах Эга, Дунк вспомнил, как грязны его собственные, задержал дыхание и окунулся с головой. Когда он вынырнул, Эг уже доставил требуемое. — У тебя остались два волоска — вот тут, пониже уха, — заметил Дунк. — Не забудь про них, когда опять будешь бриться.

— Хорошо, сир. — Мальчишку это открытие явно порадовало — думает, что у него борода начинает расти, не иначе. Дунк тоже радовался, обнаружив пушок у себя на верхней губе. Он сбривал его кинжалом и чуть нос себе не оттяпал.