Легенды II - [37]

Вернулись они с обожженными на костре копьями самой разнообразной длины и с плетеными из лозы щитами. Сир Беннис, который и себе сделал копье, стал показывать, как надо колоть, как отражать древком удары и куда направлять острие, чтобы убить врага.

— Брюхо и глотка лучше всего. Вот тут сердце, — он стукнул себя кулаком по груди, — туда тоже можно. Но сердце прикрыто ребрами, а брюхо, оно мягкое. Это смерть медленная, но верная. Никогда не встречал человека, который выжил бы, если кишки ему выпустить. А если кто сдуру повернется спиной, колите между лопатками или в почки, вот сюда. Так он тоже не жилец будет.

Наличие в отряде сразу трех Уотов вносило путаницу, и Эг предложил Дунку:

— Давайте будем звать их по именам деревень — вот как сир Арлан, ваш старый хозяин, взял себе имя «Пеннитри». — Это пригодилось бы, будь у деревень названия, но их не было. — Тогда назовем их в честь того, что у них растет, — нашелся Эг. В одной деревне возделывали бобы, в другой большей частью ячмень, в третьей разные овощи и дыни. Кочаном или Репой называться никто не хотел, поэтому уроженцев третьей деревни нарекли Дынями. В итоге получилось четверо Ячменей, двое Дынь и двое Бобов. Братья Уоты оба получили прозвище «Ячмень», поэтому требовался еще какой-то отличительный знак. Когда младший Уот обмолвился, что как-то свалился в деревенский колодец, сир Беннис назвал его «Мокрый Уот», и это решило задачу. Мужиков восхитили их новые имена, «как у лордов», только Большой Роб никак не мог упомнить, кто он — Ячмень или Боб.

Когда имена и копья раздали всем, из башни вышел сир Юстас и обратился к ратникам с речью. Он стоял у двери Оплота, облаченный поверх кольчуги и панциря в длинный белый, пожелтевший с годами камзол. На груди и спине камзола был вышит зелеными и золотыми квадратиками шахматный лев.

— Вы все помните Дейка, ребята, — сказал старый рыцарь. — Горячая Вдова зашила его в набитый камнями мешок и утопила во рву. Она отняла у него жизнь, а теперь и нашу воду хочет отнять — Шахматный ручей, орошающий наши поля… но это ей не удастся! За Осгри! — вскричал он, подняв над головой меч. — За Оплот!

— За Осгри! — откликнулся Дунк, и остальные подхватили: — Осгри! Осгри! Оплот!

После этого сир Юстас стал наблюдать с балкона, как Дунк и Беннис обучают новобранцев в окружении кур и свиней. Сэм Ступе набил мешки грязной соломой. Крестьяне тыкали в них копьями, а Беннис давал указания:

— Воткнул, повернул и выдернул. Выдернул, говорю! Оно тебе опять понадобится. Живей поворачивайся, Треб. Кидай лучше камни, коли быстрее не можешь. Вкладывай в удар свой вес, Лем. Вот так, молодцом. Воткнул — выдернул, воткнул — выдернул. Как с бабой: туда-сюда, туда-сюда, что есть мочи!

В конце концов из растерзанных мешков вывалилась вся солома. Дунк надел кольчугу, панцирь и взял деревянный меч, желая посмотреть, как мужики управятся с более живым врагом.

Оказалось, что дело у них не очень-то ладится. Один Треб сумел ткнуть Дунка в обход щита, и получилось это у него только однажды. Дунк отражал один неуклюжий выпад за другим, отталкивал копья в стороны и наступал. Будь у него стальной меч, а не деревянный, он убил бы каждого с полдюжины раз.

— Чье копье меня не задело, тот покойник, — орал он, молотя их по рукам и ногам, чтобы наука лучше дошла. Треб, Лем и Мокрый Уот хотя бы отступать научились. Большой Роб бросил копье и побежал. Беннис догнал его и приволок, заплаканного, обратно. Под конец дня все новобранцы покрылись синяками, а на мозолистых руках от копий вздулись новые волдыри. Сам Дунк остался невредим, но чуть не утонул в поту. Эг помог ему снять панцирь.

На закате Дунк отвел всех бойцов в подвал и заставил помыться — даже и тех, кто это делал не далее как прошлой зимой. Потом жена Сэма Ступса накормила их куриной похлебкой с морковкой, луком и ячменем. Мужики устали до смерти, но слушая их, можно было подумать, что каждый из них скоро превзойдет рыцарей Королевской Гвардии. Им не терпелось показать себя в деле. Сир Беннис подначивал их, рассказывая о развеселом солдатском житье, о добыче и женщинах. Двое старых ратников поддакивали ему. Лем после мятежа принес домой нож и пару хороших сапог; сапоги оказались малы, но он их повесил на стенку. А у Пейта остались самые нежные воспоминания о лагерных потаскушках.

Сэм постелил в подвале восемь соломенных тюфяков, и бойцы, наевшись, легли спать. Беннис, оставшись наедине с Дунком, закатил глаза.

— Надо было сиру Никудышному обрюхатить побольше крестьянских баб, пока еще было чем. Понаделал бы ублюдков, и выросли бы солдаты.

— Они не хуже любых других рекрутов. — Дунк навидался таких, пока был оруженосцем у сира Арлана.

— Угу. Через пару недель они могли бы выйти против такого же сброда. Но против рыцарей? — Беннис потряс головой и плюнул.

Колодец Оплота тоже помещался в подвале, защищенный со всех сторон земляными стенами с каменной облицовкой. Здесь жена Сэма стирала и колотила вальком белье, а сушила его на крыше. Большое каменное корыто использовалось заодно и для омовений. Чтобы помыться, следовало начерпать воды из колодца, нагреть ее над очагом в большом чугунном-котле, вылить котел в корыто, а затем повторить все сначала. Когда согревался последний котел, вода из первого была уже еле тепленькой. Сир Беннис заявлял во всеуслышание, что не намерен так надрываться — поэтому вши на нем не переводились, а пахло от него испорченным сыром.