Легенды и сказы лесной стороны - [37]

Капля камень точит. А Хайрулла не каменным был. И слова Варнавы поострее капли были. И случалось у них так, что Варнава уже заснет под шумок дубов, а баскак не спит, лежит, думает. И многое передумывал заново.

За бабьим летом да утренниками туманы пришли, на поля и овраги легли, Волгу и Сундовик как молоком залили. Вот в такое-то утро и подвели к Лысой горе баржу-посудину ордынскую чуваши от Суры-реки. И дико было глядеть и слушать ватажникам, как басурманы-воины с баржи криком людей подгоняли, чтобы баржу веселее тянули. А на той посудине, кроме воинов, еще трое знатных и важных ордынцев из родни Хайруллы Хабибулина, да полонянка русская с сынком, да монах Макарий с цепью на ноге, чтобы за борт не прыгнул, не убежал. Помахали, покричали Позолотины молодцы, чтобы причаливали баржу к берегу. Подтянули к берегу смерды-чуваши посудину, и все на песок от устали попадали. Тут ватажники свой челн столкнули на воду и сказали тем, кто с баржи их разглядывал: — Нам так атаманом наказано, чтобы троих самых знатных да полонянку русскую, да монаха Макария на ту сторону Волги переправить, до Желтоводского пожарища. Там он ждет вас с выкупом за полонянку и Макария. А воины ваши с четырьмя нашими ватажниками здесь останутся. Худого не думайте. Дело будет честное!

Позадумались угрюмо басурманы из рода Хабибулина, но с баржи сошли и в челн забрались, монаха и полонянку оберегая. Два ватажника на весла сели, взмахнули раз, другой и третий, и пошел челнок по Волге к монастырю Желтоводскому. Только накануне Семен Позолота рыбаря с раненым баскаком в ближнюю Варнавину землянку из дальней переправил. Это на тот случай, если вдруг от хана с обменом прибудут. А в это туманное утро он вышел на пожарище монастырское и сел на плиту из камня дикого, что осталось от сгоревшей церковки.

Утро было холодное, туманное. Атаман Позолота на камне сидел, на Волгу сквозь туман глядел и тихую песню пел. Невеселую песню, что от самого сердца шла.

Вы дружки мои,

Ясны соколы,

Силой грозные,

Безобманные,

Послужите вы правде-матушке

Сколько хватит

Вашей силушки!

Дорога бранная,

Ночь туманная,

Сила грозная,

Безобманная!..

Тут из тумана челнок показался, наискось Волги плывет и к пескам против пожарища пристает. Челн Позолотиной вольницы, а гребцы — чувашин да мордвин, крепкой дружбы невольники. И побратим атамана инок Макарий стоит посреди челна. И поднялся с дикого камня атаман, чтобы лучше видеть, кого ему ордынский хан посылает. А прибывшие уже из челна выходили и к пожарищу монастыря Желтоводского вслед за иноком Макарием направлялись. Торопился он к порогу сгоревшей церковки. Только с цепью да колодкой не побежишь, и потому все за ним поспевали.

А навстречу ему атаман шагнул. Одна рука на рукояти меча, другая недвижно висит. И когда сошлись они, игумен монастыря православного обнял атамана со словом таким:

— Мой побратим и спаситель мой!

Потом на колено опустился и к сухой недвижной руке Сарынь Позолоты припал.

А Семен Позолота на полонянку глядел. И на мальчонку, что к ней прижимался. И вспомнились ему Олена и слова ее добрые: «Пора выкупить у басурманов страдалицу, Оганьку твою. Не пристало русской жене басурману ноги мыть!» И подумал невольно: «Полно, Оганька ли это? Эта русская жена за годы неволи научилась и ноги басурману мыть, и сына ему родила!» Но, отбросив сомнения, свистнул атаман разбойничьим посвистом, так что с осины листочки красные посыпались. И тотчас из оврага послушник появился: «Что атаману надобно?»

— Скажи Варнаве, чтобы сюда шел с баскаком.

Да сундучок и ларец пусть захватит! Затуманился рыбарь Варнава, услышав атаманов наказ. Постоял, подумал, сундучок в руку взял, ларец Хайрулле подал, через порог землянки шагнул и опять что-то позамешкался.

— Привык я к тебе, Хайрулла, как к сыну родному. Чую, за тобой это пришли. Дай-ка я обниму тебя на прощание!

Поставил сундучок, обнял баскака. Потом отступил на шаг от него и трижды перекрестил. А из глаз на рыжую с серебром бороду две слезы скатились, да такие-то крупные, что дорогие жемчужины!

— Ну, пошли, дружок!

Но стоял Хайрулла в смятении. В напряженной задумчивости стоял, а потом и говорит, да так-то решительно, твердо:

— Да, пошли!

И пошел за Варнавой, опираясь на тяжелый дубовый костыль.

10

А уж их ждали у дикого церковного камня. Сарынь Позолота сидел на нем нахохлившись, монах Макарий стоя пожарище оглядывал. Ордынцы, родня Хабибулина и мулла-крикун, сухорукого атамана разглядывали, что на всю землю низовскую до самой орды силой своей прославился. А полонянка, их тихую речь слушая, сына к себе крепче прижимала: «Ох, страшен этот Сарынь Позолота, атаман волжской вольницы!» И ничто в нем не напомнило ей Семку-смерда с верхнего посада нижегородского. Рыжеватый, седоватый да сухорукий, с лицом порубленным, сидит, как ястреб перед ненастьем, сгорбившись!

А вот и они, Варнава с пленником. Рыбарь низко Макарию поклонился и перекрестился с глубоким вздохом.

— Ну вот и мы оба тут!

Так и впились глазами басурманы в баскака из рода Хабибулина. А полонянка в нем мужа узнала и, на колени опустившись, замерла, словно богу молилась.