Легенды и мифы Советского Союза - [2]

Круг земной, как известно, окружен мировым океаном, а за ним — хаос. Космос — остров среди хаоса, коммунизм в отдельно взятой стране. И грозят извне разные всякие чудища, главным образом хтонические. Врагов так и называли: гидра контрреволюции, ползучая контрреволюция, акулы империализма, просто гады. Поскольку хтоническая стихия — земля и вода, а чудища этого рода часто обладают свойствами поглощения-извержения, то цвет им полагался черный, земляной, а также большое пузо и очень большие зубы (см. Кукрыниксов или любое другое). Напротив, силы космоса цвет имели красный, огненный, были пламенными революционерами с горящими сердцами, а также стальными мускулами, пускали барам красного петуха, символом приняли серп и молот и главной целью имели спасение и облагодетельствование человечества, — все это отсылает нас к образу мифологического кузнеца-демиурга (Прометей, Гефест, Тор): «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи», а вместо сердца у нас пламенный мотор. Стихия их — воздух, этим объясняется одержимость мечтой о полете, в том числе в различных поэтических формулах, всеобщее увлечение авиацией, Осоавиахим, Чкалов (как мы помним из истории Великой Отечественной, любимую Сталиным авиацию пестовали даже в ущерб иным родам войск, особенно ракетным), после II Мировой войны выросшие в манию покорения космоса (мы не забываем, что американцы тоже покоряли космос, но ведь и они тоже люди, у них свои мифы)[3].

Рабочая, кузнечная символика доминировала над аграрной — серпами и колосьями[4]. Самые сознательные рабочие, между прочим, металлисты. Да и серп — вещь железная, скорее из кузнечного ряда. В легенду вошел, извиняюсь, прежде всего как предмет, коим был оскоплен Уран. Здесь надо, кстати, обратить внимание на вторую составляющую красной символики — образ крови. С железом, как демонстрирует пример Урана, он связан напрямую. Большевистское знамя красным было, по официальному объяснению, от крови, пролитой борцами за свободу. Всевозможные обагренные кровью партбилеты и муссирование призывов к кровавой жертвенности отсылают нас к древнему и чрезвычайно распространенному во многих культурах понятию о сильнейшей магии крови.

Гегемония железного пролетариата по отношению к крестьянству многозначительна. Она подчеркивает стремление к подчинению аграрного начала, сопряженного с женской и хтонической плодородной сутью земли, а значит, родственного извечной враждебной силе. Именно поэтому особенно важной и трудной задачей стала коллективизация, упорядочение ненавистного большевикам крестьянского хаоса, который сопротивлялся изо всех сил. При том что, если попытаться взглянуть извне мифа, сама по себе идея об особенной косности и отсталости крестьянства в общем-то спорна. Пролетариат, разумеется, являлся началом мужским, имел место «союз с крестьянством», символический сакральный брак рабочего и колхозницы (см. известную скульптуру). Отсюда и политика большевиков по отношению к крестьянству, стремление лишить аграрное население опасных корней, в том числе отъединить его от земли как путем создания колхозов, огосударствления земли, так и поставив между нею и крестьянином железного посредника — трактор, комбайн. Возвращаясь к образу серпа, отметим, что в качестве аграрного атрибута он служит тем же целям покорения живородящего царства. Серп — не заступ, не лопата, не плуг, им не взрыхляют землю для усиления плодородия, им срезают-умертвляют-покоряют произведения земли. И если в традиционных культурах копающие, взрыхляющие орудия стояли в ряду фаллических ассоциаций, а обработка ими земли осмыслялась как акт оплодотворения, то серп был приспособлением не столько для снятия урожая, сколько для кастрации. После союза пролетариата с крестьянством, как мы прекрасно знаем, земля родить перестала.

Из той же серии мер по приручению опасных и враждебных сил — и любимый вид великих строек коммунизма, сооружение плотин гидроэлектростанций, каналов, водохранилищ, последними особенно гордятся и называют искусственными морями. С точки зрения экономического прагматизма, равнинные ГЭС не столь рентабельны, чтобы оправдать такой эпический размах. Тут все дело в покорении именно водной стихии. Вплоть до проекта поворота северных рек и поэтического бреда о растоплении арктических льдов. Гораздо более прагматичное железнодорожное строительство окружалось меньшей помпой, не говоря уж о секретном овладении атомной энергией. А когда вместо гидросооружений вся страна занялась БАМом, это стало концом эпохи построения социализма, агонией мифа[5].

До и вокруг светлого мира социализма был хаос, населенный ползучими врагами. Собственно, соответственно мифу, и революция-то началась с червей в матросском мясе. Эпизод исторически не центральный, и не самый худший из списка грехов царизма, и революция та была не окончательная, пробная, но в революционном предании как-то сам собой оказался он чрезвычайно значимым. И ведь не то чтобы мяса не было вовсе (тоже ведь нехорошо), или было оно просто вонючим, — нет, непременно черви. Как предельная степень наглости сил хаоса: уже и в тарелку полезли, дальше просто некуда, предел народного терпения, пора наводить порядок.