Легендарный барон - [41]

На тех сопках стояло китайское охранение. Поднялась стрельба. Китайцы погасили огни и замерли в страхе. Перед рассветом они выслали в падь 400–500 всадников с целью прикрыть дорогу, по которой им нужно было уходить через перевал, и одновременно потянулись в гору, насколько возможно уклоняясь влево от занятых нами сопок. Гамины оставили в лагере пулеметы, два крупповских конно-горных орудия и почти все свое личное имущество. По приблизительному подсчету, ушло через хребет около 2000 всадников.

В 9 часов подошли чахары. Генерал приказал им немедленно выступить вслед за гаминами. Ввиду полной деморализации, достаточно было трех чахарских сотен для окончательной ликвидации всей этой неприятельской группы. Русские офицеры, служившие в чахарском дивизионе, рассказывали впоследствии, что лишь очень немногим отдельным китайским солдатам и офицерам посчастливилось отойти по Гоби дальше трех переходов от перевала через хребет Обер-Онгжюль…

В полдень 5 апреля подтянулся отставший от нас на пол — суток 2-й конный полк. Вечером того же дня бригада генерала Резухина, в составе 2-го и 3-го полков, выступила в поход на северо-запад, по направлению к русской границе. В соответствии с полученной им накануне инструкцией, генерал Резухин должен был вести бригаду в Ван-хурэ (по картам — ставка Дайцин-вана) и из этого близкого к границе центра Северной Монголии начать оказывать непосредственное давление на советское Забайкалье. Трехсотверстный переход до Ван-хурэ бригада сделала в 6 дней.

Дикая гобийская весна вступила в свои права. Может быть, нужно любить эту страну, как любят только свою родину, чтобы восхищаться картиной ранней весны в этой части Монголии. С каждого бугра или перевала через невысокий хребтик открывался неизменно унылый пейзаж: пустая равнина в пять, десять, а иногда и 20 верст ширины; за ней пологий подъем на плоские холмы, а дальше — угадывалась снова совершенно однотипная равнина, с такими же пятнами грязного снега и выцветами соли. Казались безрадостными желтые утренние зори и ярко-красные вечерние, предвещавшие, что завтра весь день будет дуть резкий ветер, который только один в этой пустыне и чувствует себя подлинным хозяином положения: он то проносится с гулом над головой, то хлещет в лицо мелкой галькой, а на стоянках силится порвать в клочья брезент палаток.

Глава XVI

Мы знали, что в Ван-хурэ формируется бригада полковника Н. Н. Казагранди, первого командира изумительного по доблести 16-го Ишимского полка, и затем начальника одной из лучших дивизий Сибирской армии. Утром 11 апреля наши полки перешли по льду реку Орхон, а в полдень уже входили в город. Казагранди встретил нас в нескольких верстах от города. Его щегольская внешность — нарядный шелковый тарлык, надетый поверх парадной курмы, и малиновые шаровары, заправленные в лакированные гусарские сапожки, подчеркнуто выделялась на суровом фоне унгерновских полков. Казагранди сообщил, что по распоряжению нашего генерала, который накануне пересел в коляску и опередил нас на полусутки, для лагеря отведен участок в четырех с половиной верстах от города, вверх по течению речки Ачиучу, и любезно проводил нас до места.

После разгрома Сибирской армии Н. Н. Казагранди вышел в восточный Урянхай с тремя офицерами его погибшей под Красноярском дивизии. Он пробрался в п. Хытхыл, расположенный на южном берегу оз. Хубсугул, и здесь обосновался на заимке ветеринарного врача Гея. В начале ноября месяца 1920 г. Казагранди сорганизовал офицеров, проживавших в Хытхыле, снабдился за счет местного отделения Центросоюза, а затем уехал оттуда со своими людьми на пароходе в местечко Ханга (у северной оконечности озера, в 120 верстах от Хытхыла), где в то время стоял бело — партизанский отряд полковника Плевако, составленный из казаков-иркутян. После неизбежной в подобных случаях борьбы за возглавление отряда, полковник Казагранди одержал верх над полковником Плевако и объединил обе группы. В виде компенсации казакам иркутского войска за избрание его начальником отряда, Казагранди вынужден был немедленно же, в 20 числах ноября месяца предпринять налет на станицу Шинкинскую (в 80 верстах на север от Ханги, в верховьях р. Иркута), потому что казаки жаждали получить точную информацию о состоянии своих хозяйств и навестить семьи.

Поход, конечно, был крайне неудачен и отозвался в виде различных репрессий со стороны красных по отношению к казачьему населению приграничной полосы. После ликвидации антисоветских элементов у себя дома, красные вторглись в пределы Монголии и оттеснили Казагранди из района оз. Хубсугул. Белые отступили сперва к Цаган-Бургас-хурэ (40 верст по воздушной линии на юг от Хытхыла), а затем отодвинулись еще южнее, в более спокойный район, и в первых числах января 1921 г. расположились на заимке колониста Шишкина, в 140 верстах к югу от Хытхыла.

В половине января 1921 г. Казагранди выступил с отрядом численностью в 100 всадников в поход в приграничный поселок Модонкульский, Забайкальского войска, лежащий примерно в 230 верстах на северо-восток по воздушной линии от заимки Шишкина. После незначительного сбоя с советской пограничной заставой, белопартизаны вошли в поселок. Казагранди и чины его отряда питали в глубине своих сердец надежду на то, что население поддержит их порыв, даст добровольцев и вооружение; но при первом же соприкосновении с действительностью испытали жестокое разочарование: они были встречены с почти открытой враждебностью, а ночью подверглись предательскому нападению, о котором ни один казак не нашел нужным их предупредить. Лишь хладнокровие и распорядительность полковника Казагранди спасли отряд от совершенного уничтожения.