Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок - [10]

— А какие еще есть предложения?

— Может, лучше к мэру? К нему дешевле.

Доехали быстро. Глухоманск не потрясал размерами. Не зря его не было в перечне мегаполисов. Краевая администрация располагалась в облупленном двухэтажном особняке. Джип лихо тормознул прямо у подъезда.

— Три сотни, — вежливо сказал якут.

— Простите?.. — переспросил режиссер.

— Рублей, — раскосые азиатские глаза прицелились куда-то в район нагрудного кармана пассажира.

— Не понял, — старший съемочной группы с трудом пошевелил содержимым черепной коробки.

— Че ты не понял, фраер? — вдруг злобно прошипел якут. — У вас в Москве за такси что, не платят? Гони бабки!

Из машины телевизионщики выгрузились с облегчением. Ровно на триста рублей.

— Пленку в клочья! — с восторгом прокомментировал здоровенный, как асфальтовый каток, оператор. На его сленге это означало — полный кабздец, то есть каюк, он же хлам, он же мрак. — Обули как дублеров!

Глухоманск жил вяло. Где-то по необъятной Якутии от газа кипела нефть, в золоте сияли алмазы, крутились огромные деньги… Из вечно ледяной земли Глухоманского края не добывали ни черта. Просто геологам была лень колупать твердую, как гранит, глухомань. Вот они и не стали. По их вине крайцентр продолжал тихо стоять на обочине широкой дороги в светлый капитализм.

Москвичи ворвались в сонный заповедник хронически поддатых оленеводов и охотников, кипя энергией. Надо отдать им должное, восстанавливались телевизионщики быстро. Они протаранили скрипящую вертушку на входе в мэрию и устремились вверх, как ракеты, вместе с баулами аппаратуры. Пожилой якутский вахтер удовлетворенно спрятал в карман сто рублей за нарушение пропускного режима. И еще сто за багаж. Вообще-то здесь никогда никого не останавливали. Но для гостей можно и даже нужно было сделать исключение. Чтобы чувствовали себя как дома.

Визит Центрального телевидения по времени совпал с приемом у мэра. Мэр принимал «Алка-Зельцер». Глава края мудро растворил вожделенную таблетку в пиве. Народная якутская смекалка подсказывала ему, что хоть одно из двух средств да должно сработать. В дверь пролезла коротко стриженная голова секретаря:

— К вам из Москвы!

От эпохальной новости вроде бы полагалось возбудиться. Но мэру было плохо. После вчерашнего фуршета в третьем бараке леспромхоза мозги потрескивали где-то в глубине черепа, позади красных опухших глаз. Крупная дрожь била мягкое начальственное тело, а желудок с сердцем камлали предсмертный обряд. В таком состоянии незваный гость хуже тухлого оленя. Мэр грозно замахал веками и категорично прошептал:

— Пусть ждут.

Секретари вообще существа загадочные. Они будто сделаны из других исходных материалов. Во всяком случае, броня личной преданности шефу делает их практически непроницаемыми для человеческих эмоций. Секретарь-якут был похож на сфинкса. По монолитности и невозмутимости. Если бы в свое время в Испании так понимали лозунг «Но пасаран», фашизм умер бы, как тореадор под быком. Съемочная группа не прошла. Москвичи, орали и льстили, плакали и шли на приступ. С тем же успехом можно было склонять к сожительству памятник Некрасову.

Штурм длился час. На четыре талантливых монолога телевизионщиков был дан один, гениальный по смыслу и краткости, ответ: «Не положено!». Наконец репортер развел руками и удрученно сказал, обращаясь к равнодушному потрескавшемуся потолку:

— Ну что ему надо, этому церберу?!

— Три сотни,-быстро и лаконично ответил секретарь.

Съемочная группа переглянулась.

— Рублей? — с затаенной надеждой прошептал режиссер.

Якут подумал и с видимым сожалением кивнул. Чем дальше от Москвы, тем дешевле власть.

Среда обитания мэра Глухоманска носила ностальгический отпечаток прошлого века. Зеленое сукно и настенные портреты перемежались с рогами, висевшими на стенах. В таком интерьере даже похмелье выглядело солидно. Бокал подходил к концу. Мэр немного оттаял душой и перестал мелко трястись объемистым брюшком. Вторжение Центрального телевидения в свою жизнь он принял смиренно. Тем более что полторы сотни из трех полагались ему.

Гости ввалились вместе с багажом, разом заполнив кабинет. От них стало шумно и неспокойно. По столичной привычке они заговорили с порога и все одновременно. Громко и много. На вчерашнем фуршете закусывали медвежьим салом, поэтому у мэра противно ныла печень. Ему казалось, что москвичи сладострастно тыкают бойкими словами прямо в нее.

— Это будет гениально!!! — орал режиссер. — Только дайте мне фактуру! Где у вас ближайший олигарх?!

— Обязательно при вашем участии! Пойдете в разбивочку, покадрово! — вторил ему репортер. — Нужно будет его уговорить на крупный план! И без переводчика!

Мэр окончательно ошалел от непривычного и малопонятного крика. В начальственной душе появилось мутное ощущение дискомфорта. Он опустил глаза к бокалу. Но и там, на дне, болтался какой-то гадостный осадок от растворенной таблетки «Алка-Зельцера». Мучительно продавив в себя целебное пойло, глава края пробормотал, словно извиняясь:

— У нас олигархов нет…

Внезапно в кабинете стихло. Повисла неловкая пауза, как будто он неприлично громко пукнул во время предвыборной речи. Москвичи уставились на мэра с жалостливым недоумением.