Легенда о Травкине - [10]

«Нога», утверждала молва, в инструкцию влезла по совокупной вине машинистки и самого Базанова, документ отрабатывался не на 35-й площадке, в мыслях Павла Григорьевича пункт пятый звучал более чем благопристойно: «Тумблер А переключить на ГОИ»; на наличие генератора одиночных импульсов (ГОИ) указывала и гравировка панели стенда, но уши машинистки при диктовке приняли не «на ГОИ», а «ногою», и сам Базанов, вечно спешащий, не глядя подписал инструкцию. Правда, утверждала молва, все базановские документы, даже московские, подвергались редакторской и технической обработке секретаря его и референта, Родина Владимира Михайловича, и уж он-то, историк или филолог по образованию, мог бы обнаружить ляп в самом зародыше, и если уж не обнаружил и пустил «ногу» гулять по полигону, то по той причине, что невтерпеж ему стало жить рядом с Базановым, — вот почему пятый или шестой (только Родин знал точно) главный конструктор «Долины» лишился высокого поста.

8

Слышать не хотелось Травкину о той «Долине», над которой потешалась молва, которая угнетала душу одним фактом своего нахождения в степи. Бывали станции, Травкиным из степи гонимые, потому что не хотели ни лаять, ни бежать по следу. Они возвращались, эти станции, на полигон, доведенные до ума, под другими кличками. Но об эту «Долину» обломали зубы уже пять или шесть главных конструкторов — и Травкину было обидно. За себя? За степь? За питомник, вырастивший не одного свирепого и ловкого пса?

И видеть тем более не хотел эту «Долину». А надо было ехать, настойчиво звал Леня Каргин, на дочерних площадках настраивавший «Амуры». Давно уже не был на 35-й Травкин, но часто, проезжая мимо, издали замечал и добротно построенные гостиницы, и прямоугольники казарм, и, конечно, гордость площадки — две колонны, увенчанные параболоидными чашами антенн.

Глубокой ночью «газик» Травкина замер у «Мухи», гостиницы монтажки. Он не предупреждал о приезде — и все же Леня Каргин топтался на крылечке, ждал его. Утром накормил и разъяснил суть осложнений с «Амурами» — и технических, и административных. Травкин решил начать с последних: командование воинской части отказывалось под разными предлогами принимать на дочерние площадки 35-А и 35-В новые станции. Полковника Артемьева, командира части, поймать в штабе не удалось, он был на «Долине». Травкин не спешил, осматривался. Гостиницы в два и три этажа казались новенькими, одноэтажные общежития ничем не отличались от подобных строений на 4-й площадке. Зелени мало, и те прутики, что воткнуты в землю, не приживутся. Целый спортгородок в центре, под волейбол, баскетбол и теннис, танцверанда с нависающими над нею светильниками. Столовая. Военторговский магазинчик. Солдаты на плацу рубят строевым шагом. Офицеры курят под навесом. До смерти уставшая лошадь тащит бочку с водою, ведро позванивает. И много людей: кто спешит, а кто просто потягивается, лениво жмурясь.

Как только он подкатил к «Долине», на учебной батарее объявили готовность, в оцепление пошли солдаты с красными флажками, санитарные и пожарные машины сосредоточились, и означать это могло одно: скорый пуск ракеты с огневой позиции, и до ракеты было рукой подать, на полдороге к «Долине» располагалась батарея, наведение через «Каму», картина знакомая до чертиков, но и на «Долине» привыкли уже к ежедневным пускам, в окнах П-образного здания — ни одного любопытного, лишь несколько парней и девиц заняты тем, что ловили щенка, и полигонный старожил Травкин понял, что щенок выкраден с тихой 4-й площадки, сердобольные инженеры догадываются, какой непоправимый ущерб нанесет щенячьей психике взлет в небо семиметровой ракеты. Часовой у входа остановил Травкина в замешательстве, часовой впервые видел пропуск, разрешающий посещение всех, абсолютно всех площадок полигона, всех станций на площадках и всех огневых позиций. Но уже спешил предупрежденный дежурным полковник Артемьев, старый знакомый, и десятиминутный разговор с ним принес обоюдное удовлетворение. Будет «Долина» сдана или не будет — такой вопрос полковник не признавал. Будет! А когда — это пусть решают в Главном управлении. Вообще же (Артемьев доверительно понизил голос) офицеры удручены проволочками, частыми сменами главных конструкторов. Такие-то дела, дорогой Вадим Алексеевич!

Травкин простился. Надо было ехать к Каргину, и все же Вадим Алексеевич задержался, он вздернут был и насторожен; крадучись двигался он в полутьме коридоров, внутри жирной и длинной перекладины сильно сплюснутого П-образного строения; сновали синие и белые халаты, длинными лентами закручивались фразы; люди говорили обо всем и ни о чем; кое-кто из тех, кому перевалило за сорок, был Травкину знаком, и со вздохом облегчения и гнева, какой бывает у человека, наконец-то поймавшего на себе кровососущую тварь, Вадим Алексеевич понял: вокруг него — люди того самого, руководимого С.Н. Зыкиным НИИ, из которого он бежал много лет тому назад.

Он, оглушенный, приостановился; настежь открытая дверь приглашала войти во что-то просторное и светлое, и Травкин вошел. Мощно гудела боевая вентиляция, так охлаждая воздух, что многие под халатами носили свитера. Несколько десятков стеллажей равномерно распределялись по залу, в каждом — до сорока блоков; кое-где блоки извлечены наружу, помещены на столы, и человек двести инженеров и техников сидели у блоков, поглядывая в расстеленные и развешанные схемы, вооружившись паяльниками, осциллографами, вольтметрами. В гуле вентиляции отдельных голосов не слышно, монотонный шум исходил от людей, и вспоминались типовые гостиницы площадок, неумолкаемая возня клопов, керосиновая вонь раздавленных насекомых.