Легенда о Сан-Микеле - [3]

— Как называется этот цветок? — спрашивал я Джойю.

Она брала цветок у меня из рук, нежно на него смотрела и говорила:

— Fiore[4].

— А этот?

Она рассматривала его с такой же нежностью и говорила:

— Fiore.

— А этот?

— Fiore. Bello! Bello![5]

Она сорвала пучок душистого мирта, но не захотела его мне дать. Она сказала, что это цветы для святого Констанцо, покровителя Капри, который весь из литого серебра и сотворил столько чудес, Сан Констанцо, bello, bello!

Нам навстречу длинной вереницей шли девушки, неся на головах плитки туфа, величественные, как кариатиды Эрехтейона. Одна из них с улыбкой протянула мне апельсин. Это была сестра Джойи, и она показалась мне еще красивее. Да, их восемь сестер и братьев, и еще двое in Paradiso[6]. Отец в отъезде — добывает кораллы у Barbaria[7], поглядите-ка на красивую нитку кораллов, которую он недавно ей прислал, che bella collana! Bella, bella!

— И ты сама красива, Джойя, bella, bella!

— Да, — сказала она.

Я споткнулся о разбитую мраморную колонну.

— Roba di Timberio[8], - пояснила Джойя, — Timberio cattivo, Timberio mal'occbio, Timberio camorrista[9], - и плюнула на мрамор.

— Да, — ответил я, так как Тацит и Светоний были свежи в моей памяти, Tiberio cattivo!

Мы выбрались на большую дорогу и вскоре оказались на площади, где два-три матроса стояли у парапета над морем, два-три сонных каприйца сидели перед остерией дона Антонио, а пять священников, бешено жестикулируя, что-то оживленно обсуждали на ступенях церкви.

— Moneta! Moneta! Molta moneta, niente moneta[10],- слышались их голоса.

Джойя побежала поцеловать руку дона Джачинто, который был ее духовным отцом и un vero santo[11], хотя по его виду догадаться об этом было трудно. Она ходит к исповеди два раза в месяц. А часто ли хожу я?

— Совсем не хожу.

Cattivo! Cattivo!

А она расскажет дону Джачинто, что я поцеловал ее в щеку под лимонными деревьями?

— Конечно нет!

Мы миновали деревню и остановились у Пунта Трагара.

— Я обязательно взберусь на вершину вон той скалы, — сказал я, указывая на самый отвесный из трех утесов, которые сверкали у наших ног, как аметисты. Но Джойя заявила, что я не сумею этого сделать. Один рыбак полез было туда за яйцами чаек, но был сброшен в море злым духом, который в образе голубой ящерицы — голубой, как Голубой Грот, — стережет там золотой клад, спрятанный там самим Тимберио.

С запада над уютной деревушкой вздымался мрачный силуэт горы Соларо, суровой и неприступной.

— Я хочу сейчас же подняться на эту гору, — сказал я.

Но Джойе эта мысль совсем не понравилась. На вершину ведет лестница в семьсот семьдесят семь ступеней, высеченная в скале самим Тимберио, а на полпути в темной пещере живет свирепый оборотень, который сожрал уже нескольких добрых христиан. По лестнице можно подняться в Анакапри, но там живут одни только gente di montagna[12] — очень плохие люди. Ни один forestiere[13] туда не всходил, и она сама там никогда не бывала.

Лучше бы мне подняться к вилле Тимберио, к Арко Натурале или к Гротта Матромания.

Нет! У меня на это нет времени. Я должен сейчас же подняться именно на эту гору.

И мы возвращаемся на площадь, когда позеленевшие колокола старой кампанилы прозвонили полдень, возвещая, что макароны готовы. Может быть, я все-таки сперва пообедаю под большой пальмой отеля Пагано? Три блюда, вино и все за одну лиру.

Нет, у меня нет времени, я должен немедленно взобраться на эту гору.

— Addio, Gioia bella! Addio, Rosina!

— Addio, addio, e presto ritorno![14]

Увы! это не сбывшееся presto ritorno было последним, что я услышал из алых уст Джойи, когда я, следуя призыву своей судьбы, поспешно взбирался по финикийским ступеням в Анакапри.

На полпути я догнал старуху, несшую на голове большую корзину с апельсинами.

— Buon giorno, signorino[15].

Она поставила корзину на камень и протянула мне апельсин. На плодах лежала пачка писем и газет, завернутая в красный платок. Это была старая Мария Почтальонша, дважды в неделю доставлявшая почту в Анакапри. Впоследствии мы с ней очень подружились, и она умерла на моих глазах, когда ей было уже девяносто пять лет. Мария порылась в письмах, выбрала самый большой конверт и спросила меня, не адресовано ли оно Наннине ла Капрара, которая ждет не дождется письма от своего мужа из Америки. Нет, оно адресовано не ей. Может быть, вот это? Нет, это для синьоры Дездемоны Вакка.

— Синьоры Дездемоны Вакка? — повторила старуха недоверчиво. — Это, наверное, la moglie dello Scarteluzzo[16], - сказала она задумчиво.

Следующее письмо было адресовано синьору Улиссу Дезидерио.

— Конечно, это Capolimone[17], - сказала старая Мария. — В прошлом месяце он получил точно такое же письмо.

Следующее; письмо должна была получить благороднейшая синьорина Розина Мацарелли. Догадаться о том, кто именно: скрывается за этим именем, было, по-видимому, гораздо труднее. Cacciacavallara?[18] Или ZopparelIa?[19] Может быть, Capatosta[20], или Femmina Antica[21], или Розинелла Pane Asciutto[22].

— А, может быть, это Fesseria?[23] — предположила другая женщина, которая догнала нас, неся на голове огромную корзину с рыбой. Да, письмо могло быть для Фессерии, если только оно не для супруги di Pane e Cipolla