Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак - [35]

Он долго и бездумно сидел в своем кабинете, у холодного камина, пока не очнулся в полной темноте: наступил вечер. У Фабиана было такое ощущение, что он находится в чужом пустом доме. Он стал ходить из комнаты в комнату, всюду зажигая свечи. Задержался в детской. Потрогал игрушки, которые, казалось, еще хранили тепло ладошек сына. «Ничего, — шепотом сказал капитан плюшевому медвежонку и оловянным солдатикам, — ничего, скоро Сергунька придет, не скучайте».

Он вышел под вечернее небо и долго стоял на берегу, наблюдая, как небо и море сливаются в один темно-синий цвет, последнее чуть темнее, как еще через несколько минут они стали совсем неразличимы, только слышались во мраке тяжкие вздохи волн…

Несколько раз за ночь Фабиан оглядывался на свой дом, замечал в его окнах свет и, забывая, что сам зажег его, спешил к усадьбе, где, увы, никто его не ждал. Потом возвращался на берег и снова бесцельно бродил взад-вперед неверными шагами лунатика.

Когда рассвело, капитан Хук, так и не дождавшийся сына, отправился на ферму Яновского. Татьяна Ивановна на веранде накрывала на стол; увидев Фабиана, сбежала с крыльца.

— Что Сергунька? Нашелся?

И тут же по лицу соседа поняла, что вопрос был лишним.

— Нет… Пока нет. Мирослав дома?

— После разговора с вами ушел в тайгу, и вот до сих пор нету. Не знаю, что и думать…

— А что тут особенного? Насколько мне известно, Мирослав и раньше уходил в тайгу на два, на три дня, а то и больше.

— Да, но то было раньше, а теперь… — Татьяна Ивановна запнулась, не решаясь напомнить о хунхузах. — Накануне Мирослав вел себя как-то необычно, странно, мне показалось даже, что он волновался, хотя на него что не похоже… Сказал, что идет ловить бабочек, но я ему не верю. И Андрейку, которого постоянно таскал с собой, наотрез отказался взять.

— А может быть, он… — начал было Фабиан и замолчал, увидев подъезжающего к воротам ранчо верхового китайца. Он был в безрукавке со стоячим воротничком, надетой поверх халата, из-под темно-синей круглой шапочки на спину спускалась коса, из стремян торчали длинные узкие носы ичиг. По тому, как он слез с коня, было видно, что нечасто ездит верхом.

Китаец вошел во двор, поклонился Татьяне Ивановне и Фабиану, сморщив в улыбке смуглое мятое лицо.

— Цзао ань![80]

— Что вам угодно? — холодно спросил капитан Хук, у которого были все основания обижаться на Чжан Сюаня, отказавшегося споспешествовать ему и Яновскому в поиске бандитов.

— Сяньшэн чуанчжан! — торжественно сказал старшина дружины самообороны. — Вомэнь бань нимэнь, иньвэй нимэнь баньла вомэнь. — Увидев непонимающее лицо Фабиана, Чжан Сюань вспомнил, что капитал, в отличие от Яновского, не владеет китайским, и повторил по-русски:

— Господин шкипер! Мы поможем вам, потому что вы помогали нам! Великий Конфуций сказал: «Если бы каждый человек помогал своему соседу, жизнь была бы приятна и легка!»

— Значит, передумали?

— Да, господин.

— Ты один?

— Нет. Дружина ждет недалеко отсюда, в верховьях речки Семиверстки, А банда находится в фанзе кривого Лю. Это в Кедровой пади… Зовите господина Яновского, и едем.

— Яновский ушел вчера в тайгу, — пожал плечами Фабиан.

— Один и без оружия, — обеспокоенно добавила Татьяна Ивановна.

— Он пошел искать вашего сына?

— Зачем? Он сказал мне, что мальчика взяли по ошибке и не сегодня-завтра вернут домой.

— А откуда он узнал об этом?

— Вот из этого письма. Вы грамотный, Чжан Сюань? Прочтите, заодно и мне переведите.

Чжан Сюань взял протянутый ему листок и долго читал про себя, шевеля толстыми губами. Потом неожиданно повернулся к Татьяне Ивановне и с неизменной улыбкой попросил:

— Госпожа! Могу я попросить у вас чашечку чая?

— Хорошо, — сказала удивленная хозяйка. — Сейчас поставлю самовар.

Когда она ушла, старшина вполголоса пересказал Хуку содержание письма. Вот что писали ему хунхузы: «Многоуважаемому и знаменитому господину шкиперу Хуку. Мы очень и очень извиняемся за то, что нарушили уют и покой вашего дома. В наше намерение входило посетить совсем другой дом, но произошла досадная ошибка. Скорбь наша велика и глубока, как Янцзы! Ваш сын Сережа сейчас у нас в гостях, но скоро вернется к вам. Только, пожалуйста, очень просим вас, выполните одну маленькую нашу просьбу. Устройте так, чтобы господин Яновский, один и без оружия, пришел к южному склону горы Чалбан, к скале с одинокой засохшей лиственницей на левом берегу реки Кедровки. Как только господин Яновский навестит нас, мы сразу же отпустим мальчика. Посылаем прядь чудесных волос вашего сына. Если наша просьба не будет выполнена, пришлем остальные волосы имеете с его прелестной головкой. Тысячу лет жизни господину шкиперу! О чем и осмелились донести. Ваши искренние друзья».

— Какие мерзавцы! — воскликнул капитан Хук, невольно повторив слова Яновского, точно так же возмутившегося после прочтения этого послания. Теперь Фабиану многое прояснилось в поведении друга: он понял, почему Мирослав не стал переводить письмо и не хотел отдавать его, почему он обманул жену и сына, сказав им, что идет в тайгу за бабочками… Мирослав решил пожертвовать собой ради спасения Сергуньки! Ведь даже если бандиты отпустят мальчика, с Яновским они наверняка расправятся, они припомнят ему Аскольд. Горячая благодарность к другу, этому благородному рыцарю тайги, соседствовала в душе Фабиана с чувством вины: сам того не желая, он отдал Мирослава в грязные лапы хунхузов. И зачем он только показал ему это проклятое письмо!