Легенда о прекрасной Отикубо - [69]

Вырвать сердце свое из груди

И оставить с тобою!

Я б не стала тогда грустить

Даже там, в далеком краю».

Когда Китаноката прочла эти прощальные письма, она дала волю своему горю и пролила ручьи слез. Синокими всегда была ее любимицей.

— Мне уже скоро исполнится семьдесят. Как могу я надеяться прожить еще пять-шесть лет? Верно, придется мне умереть в разлуке с тобою.

— Но разве я хотела этого замужества? — сквозь слезы ответила ей Синокими. — Вы сами же первая требовали, чтоб я согласилась. А теперь отступать уже поздно. Успокойтесь, матушка, ведь не навек мы с вами расстаемся.

— Я, что ли, выдала тебя замуж? — сердито возразила Китаноката. — Это все Левый министр нарочно затеял, чтобы насолить мне. А я-то, глупая, обрадовалась!

— К чему теперь все эти жалобы! Видно, разлука нам на роду написана, против судьбы не пойдешь, — пыталась утихомирить свою мать Синокими.

Сабуро в свою очередь тоже вставил слово:

— Успокойтесь, матушка! Разве вы первая расстаетесь с дочерью? Другим родителям тоже приходится провожать своих детей в далекий путь, да они не твердят без конца о вечной разлуке. Слушать неприятно!

Наместник нанес прощальный визит Левому министру. Митиёри охотно принял своего нового родственника и, беседуя с ним, сказал:

— Я питал к вам чувство горячей дружбы даже тогда, когда мы были с вами чужие друг другу, теперь же я еще больше полюбил вас. Не откажите мне в одной просьбе. С супругой вашей едет маленькая девочка, позаботьтесь о ней. Она была любимицей покойного дайнагона, и я хотел было сам взять ее на воспитание в свой дом, но вдова дайнагона боится, что дочь ее будет тосковать вдали от близких, и посылает с ней эту девочку, чтобы она послужила Синокими радостью и утешением.

— Позабочусь о девочке, как могу, — заверил его наместник. К вечеру он стал собираться домой. На прощание Митиёри подарил ему двух великолепных коней и еще многое другое, нужное в дороге.

— Левый министр очень просил меня позаботиться о девочке, которую ты берешь с собой, — сообщил наместник своей жене. — Сколько ей лет?

— Одиннадцатый год пошел.

— Должно быть, дайнагон прижил ее на старости лет. Забавно! У такого старика — и такая маленькая дочь, — засмеялся ничего не подозревавший наместник. — А что ты собираешься подарить служанкам из Сандзёдоно? Скоро они покинут наш дом.

— Ну зачем непременно всех одаривать? Нет у меня ничего наготове…

— Не говори пустого! Неужели ты всерьез хоть одну минуту думала, что можно отправить этих женщин из нашего дома с пустыми руками? После того как они столько тебе служили, — сказал наместник с таким видом, будто ему стало стыдно за свою жену. В душе он с грустью подумал, что, видно, Синокими не очень умна от природы, и сам распорядился принести все, что еще оставалось из подарочных вещей. Старшим прислужницам он пожаловал по четыре куска простого шелка и еще по куску узорчатого и алого шелка, а девочкам и низшим служанкам немного поменьше. Все они остались очень довольны.

Наконец наступил последний день перед отъездом. С первыми лучами солнца в доме поднялась страшная суматоха.

Китаноката в голос рыдала, не выпуская из своих объятий Синокими. Вдруг в это самое время какой-то человек принес большой золотой ларец с ажурным узором. Он был красиво перевязан пурпурными шнурами и обернут крепом цвета опавших листьев.

— От кого это? — спросили слуги, принимая драгоценный подарок.

— Госпожа ваша сама поймет от кого, — коротко ответил неизвестный и скрылся.

Синокими не могла опомниться от изумления. Открыла крышку и увидела, что внутри ларец затянут тончайшим шелком цвета морской воды. В ларце находился золотой поднос, а на нем был искусно устроен крошечный островок, во всем похожий на настоящий, с множеством деревьев и лодочкой, выточенный из ароматного дерева алоэ.

Синокими стала искать, нет ли какой-нибудь сопроводительной записки, и увидела, что возле лодочки приклеен клочок бумаги, мелко исписанный тушью. Она оторвала его и прочла:

«Скоро белым шарфом своим,

Проплывая мимо на корабле,

В знак прощания ты махнешь.

Я останусь, безутешный, один

На пустынном морском берегу.

Хотел бы я в последний раз увидеться с тобою, но боюсь людских пересудов. Больше не скажу ни слова».

Ведь это рука Беломордого конька. Вот неожиданность! «Кто-нибудь подучил этого глупца», — испугалась Китаноката. Синокими никогда не любила хёбу-но сё и даже настоящим мужем его не считала, но тут она впервые за долгое время вспомнила о нем, и невольная жалость закралась ей в душу.

— Отдай этот подарок маленькой дочке Левого министра, — посоветовал Сабуро.

Жадная мачеха всполошилась:

— Вот еще! Такую ценную вещь! И не вздумай отдавать.

Но Синокими захотелось отблагодарить хоть чем-нибудь свою сестру.

— Непременно подарю, — решила она.

— Так и сделай, — поддержал ее Сабуро. — Я сам и отнесу.

Беломордый конек, конечно, не смог бы до этого додуматься. Его научили младшие сестры, считавшие, что супруги не должны совсем позабыть друг друга, раз у них есть общий ребенок.

Уже глубокой ночью Китаноката, плача, вернулась к себе домой. Рано утром, в час Тигра[59], из ворот дома наместника потянулась вереница экипажей. Их было не меньше десяти. Наместник получил от императора приказ торопиться к месту своего назначения и потому даже не мог задержаться в Ямадзаки