Легенда о летящем змее - [2]

— Лиииз! — снова крикнул он вглубь квартиры.

— Ну кто там еще? Я ужин на восемь заказывала, — проворчала Лиз и показалась в коридоре. А потом, после секундного замешательства, проговорила: — Принцесса Легран!

— Королева Мари, — хмуро буркнула «принцесса».

А на руках ее, уткнувшись ей в шею, зарыдал ребенок.

22 декабря 1187 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок

Напевая под нос веселую песенку, исполненную вчера за ужином придворным трубадуром, Мишель де Наве отправил в печь для обжига витражное полотно. Потом останется лишь поместить готовый витраж в раму, которая уже была изготовлена лучшим в королевстве резчиком по дереву. Его Величество улыбнулся, представляя себе пока еще не законченную работу.

На полотне из фигурных пластинок самых ярких цветов Мишель собрал портрет своей дорогой Мари и их сына. Чтобы точнее передать неповторимые краски лица супруги, он долго подбирал сочетания оттенков, чередуя разноцветные пластины в несколько слоев, пока не получил желаемый результат. Корону королевы и ожерелье Змеи Его Величество инкрустировал мелкими кусочками, которые походили на настоящие драгоценный камни, окружив фигуры жены и сына изящной пальметтой.

Неожиданно дверь тихонько скрипнула, и за его спиной раздался негромкий женский голос:

— Вы позволите войти, Ваше Величество?

— Почему ты спрашиваешь? — удивленно рассмеялся Мишель.

— Ты работаешь, — улыбнулась Мари и прошла в мастерскую. — Не хочу тебе мешать.

Сама королева всегда сердилась, когда ей мешали рисовать.

— Ты не можешь мне помешать, — Его Величество легко поцеловал жену в щеку. — Хочешь посмотреть?

— Конечно, хочу! Уже готово?

Ничего не ответив, Мишель достал витраж из печи и аккуратно положил его на свой рабочий стол.

Некоторое время Мари молча смотрела на цветные стекла. Напряженно, разглядывая каждый кусочек стекла в отдельности, а потом все вместе. И снова в отдельности. Протянула было руку, чтобы коснуться витража, но тут же отдернула ее, будто боялась, что волшебство развеется. В эту минуту она вспоминала тот удивительный день в Бретиньи-Сюр-Орж, когда они рука об руку вошли в церковь Saint-Pierre… Там тоже были витражи. И жизнь отчего-то представлялась ей вот такими кусочками цветного стекла, которые однажды соберутся в прекрасную картину. Потому что ей достался самый лучший на свете мастер.

— Я люблю тебя, — вдруг выдохнула Мари и повернула голову, поймав его светло-карий взгляд.

— Я люблю тебя сильнее. Ну как? Нравится?

— Еще бы мне не нравилось! Уж получше дурацких роз в тронном зале!

— Вовсе они не дурацкие, — усмехнулся Мишель и, взяв королеву за руку, повел ее из мастерской. — Завтра я оправлю витраж в раму, и Вашему Величеству останется лишь решить, где мы его разместим.

— И думать нечего. В нашей комнате. Мишель, ты хоть немного понимаешь, насколько талантливый, а? — бубнила свое Мари.

— Знаю, знаю, — отозвался король Трезмонский. — Немногим меньше, чем ты.

— Балбес, — засмеялась королева. — Ты еще и королевством править можешь. Потому однозначно — талантливее!

Его Величество в ответ поцеловал Ее Величество. Спорить с Мари было бессмысленно. И он частенько со спокойной душой оставлял последнее слово за ней.

Октябрь 1187 года по трезмонскому летоисчислению, Конфьян

«Ваша Светлость,

Со всем прискорбием спешу поведать вам о гибели Его Светлости маркиза де Конфьяна. Дорогой нас настигли разбойники. Мы и до Фореблё не доехали, когда они напали на нас в лесу. Нам пришлось принять бой, однако мерзавцев было больше. На господина маркиза набросились двое головорезов, и покуда он расправлялся с ними, с дерева в него выстрелили из лука и пронзили самую грудь. Тотчас он упал замертво, и кровь обагрила землю под ним. Мне же удалось бежать. Хоть и с большими усилиями.

Потому осмотреть новые земли так и не довелось. И когда доведется — одному Господу нашему то ведомо, поскольку я ранен и вынужден оставаться пока в деревушке у леса. Искренно надеюсь, что благородство Вашей Светлости не допустит, чтобы это досадное недоразумение сказалось на моем жаловании, поскольку служу Вам верой и правдой. И тысячу раз умер бы за Его Светлость, если бы на то была Божья воля.

Примите искренние уверения в моей преданности.

Жак Кошон».

Маркиза де Конфьян медленно свернула бумагу снова в свиток, аккуратно перевязав его лентой. Убрала письмо в серебряную шкатулку с яркими лаковыми миниатюрами.

Эту шкатулку Серж купил у какого-то заезжего торговца из Азии, неизвестно каким путем забредшего в Трезмон. В ней она хранила самые дорогие ее сердцу вещи: единственную канцону, оставшуюся от трубадура Скриба, не сгоревшую в очаге, черную прядь волос Сержа-младшего и рыжую Клода, брошь с изображением розы, которую супруг подарил ей в знак своей любви.

И села в любимое кресло мужа.

Она проводила теперь в этом кресле дни за днями. Не говорила ни слова. И смотрела прямо перед собой. Подчас совсем нежданно по ее щекам начинали катиться слезы и так же нежданно переставали. Она почти не ела и почти не спала. Когда служанки осмеливались переодеть ее, она безропотно позволяла им это делать, кажется, даже не замечая, что происходит.