Легенда о корабле - [3]

Мудрец неожиданно рассмеялся. В молодые годы он не только знал всю «Илиаду» наизусть, а сочинил и дописал в Ликурговом варианте поэмы немало новых мест, что тысячи лет спустя приписывали Гомеру. Заняв пост архонта, он отправил верных людей в Малую Грецию, в Милет и иные города, где они распространили несколько письменных копий солоновской «Илиады» с необходимыми вставками. На разбирательстве, в присутствии посредников-спартанцев, мудрец ловко ссылался на свидетельства гомеровских героев, а по сути цитировал себя — во времена Елены и Менелая Саламин, дескать, принадлежал Афинам.

— И сим достиг ты разрешения спора в нашу пользу! …Очнись, Солон! Смеешься? Вот и хорошо. Я не желал бы ссориться с тобой, — обрадовался Писистрат, — Живу я мыслями уж в «веке золотом». И в стольный город мой должна прийти пора, что без забот о хлебе о насущном любой отыщет дело по душе. И этим положу конец я воровству, жестокости и пьянству.

«Особенно — последнему!» — усмехнулся Солон, но вслух он произнес иное.

— Довольно, о Писистрат. Запомни, что нельзя насильно сделать счастливым человека, идя наперекор его возможностям, желаниям его. И не затем я выслушать просил.

Покуда не сошел в страну теней, где властвуют Аид и Персефона, хочу поведать я историю о острове, ее мне рассказали жрецы Та-Кемта, мудрецы из храма Тота, что в Конобе. По ту, не эту сторону Геракловых столбов лежала Атлантида, и ею правили могучие атланты и воевали с предками эллинов. Всю Ливию держала та страна колонией, и век атлантов назван золотым. В кровавой битве за свободу сошлись ахейские мужи и дети Посейдона, атланты те не славили богов и думали уж состязаться с ними… И вдруг, исчез волшебный остров, он в ночь одну ушел на дно Великого Седого Океана, расколотый трезубцем подводного владыки в наказание.

Я знаю, что среди метеков-изгоев, тех кого толпа бездумно избивает на улицах, кляня в своих несчастьях, когда у нас беда — так вечно инородцы виноваты, и даже в той толпе, найдутся смельчаки, разведать вновь дорогу в Атлантиду. Жрец Тота мне поведал, что за проливом мелко, много ила и даже камни плавают, как древо. В самом Мемфисе хранится свиток, карта…, цифры… Вот копия с него! — Солон вынул из-под плаща плотный блеклый папирус.

— И мы найдем сокровища? И изобилие вернется?! Вот уж не подумал, что можно запросто возвысить стольный град?! — воскликнул тиран.

— Но купишь ли ты счастие само? Оно у каждого свое, а истинное счастье надо выстрадать, — заметив, как алчно блеснули глаза собеседника, добавил Солон и продолжил. — Из Тира мореходы уж выходили за Геракловы столбы и камень бросили, обтянутый веревкой. Там стадия[5], не больше, глубина… Гермес, подобный молнии, принес знамение, что будет поиск храбрецов удачлив.

Как только соберутся смельчаки — шепни мне старому тогда. Прославим мы на Ойкумену всю эллинов. Я не хочу смотреть на век твой золотой.

Уж скоро плыть мне к тем пределам, где скрылася златая Атлантида.

Дерзай, властитель. Хайре![6]

Минул день, и в гавань Пирея вошла красавица триера. Полгорода сбежалось поглазеть на чудо. Это был огромный красный корабль, нос его венчала лошадиная голова, а корма плавно переходила в хвост чудовищной рыбы. Знатоки говорили, что при попутном ветре, подняв прямой парус, судно способно дать семь, а то и восемь, узлов. «Если его двести гребцов налягут на весла — тогда все десять!» — переговаривались опытные моряки. По виду триера больше напоминала финикийский корабль, чем деяние эллинских мастеров.

Кто нанял судно и цель его прибытия оставались загадкой. Пророчество Эрмия сбывалось…