Ледяной смех - [42]

Рабочий класс, ведомый партией Ленина, утверждая поступь Октябрьской революции, вел смертельный, крутой разговор. В Советской России третий год возводился прочный фундамент народной власти. Но в стране, под обломками царского самодержавия, еще продолжало жить романовское наследие. Оно цеплялось когтями двуглавого орла за землю в Сибири, на севере и юге России, стремилось с сатанинским упорством трехсотлетнего навыка угнетения голодом задушить новую жизнь государства под красным флагом с серпом и молотом.

Голод нагло и властно все еще силился заставить смириться, поставить на колени российский пролетариат, решивший быть свободным хозяином страны. Шел поединок вдохновенных идей социализма с окостенелыми канонами отжившего мракобесия. Красная Армия острием штыка выковыривала романовское наследие в Сибири.

Гражданская война давно перестала быть войной на рельсах, став грозным штормом на всяких путях сибирской земли.

Фронт приближался к Омску. В городе настойчиво вживался в разум населения и армии хаос. Он развенчивал власть Колчака, усиливал распри в его правительстве. От этого все живое в городе лихорадило от приступов бессильной злобы. Больше всего лихорадило тех, кто, создав колчаковскую власть в Сибири, намеревался с ее помощью снова, с берегов Иртыша, вернуться в места, из которых их заставил уйти подвиг русского рабочего класса.

В сентябрьские дни Омском правил обыватель, а он издавна самая живучая в России людская особь.

Смрадно пахнущие людские рты шепеляво разносили по городу все новые и новые устрашающие безрадостные слухи. Подобно вешней воде, принимая личины всех возможных в России людских обликов, они просачивались во все щели.

Слухи рождали боязнь и неверие.

Боязнь и неверие рождали слухи.

Кто-то сказал, кто-то услышал, не поняв смысла слуха при передаче, переврал на выгодный для себя вариант.

Омском правили слухи, принаряженные во фраки, сюртуки, поддевки, военные мундиры, российские и иностранные, в монашеские рясы, в парчовые ризы попов. Слухи поражали любой разум, готовый бездумно довериться чужому мышлению.

Ставка Колчака торопливо, как колоду карт, перетасовывала на фронте военачальников, назначая и снимая командиров дивизий, бригад, полков. Назначаемые в спешке генералы и полковники клятвенно заверяли, что именно у них есть планы поднять дух в отступающих армиях. Но, несмотря на всю трескучесть патриотических клятв, фронт приближался к Омску.

О вновь назначаемых генералах шли горячие споры. О них говорили, ибо в этом была потребность, чтобы поддержать надежды, что Омск не придется отдать большевикам. Все хорошо помнили: сколько раз приходилось покидать города, считавшиеся по заверениям верховного командования незыблемыми оплотами против победного наступления Красной Армии.

Разжигая ненависть к большевикам, газеты пространно и издевательски писали об ужасах голода в Москве, Петрограде, в Поволжье, но ликование газетных борзописцев вызывало отрицательную реакцию, ибо у беженцев, населявших Омск, оставались близкие и родственники в этих местах.

Газеты писали о смертельных ранениях советских командармов, писали о покушениях на Ворошилова, Фрунзе и Тухачевского.

Газеты красочно уверяли, что временное отступление — еще не предвестник катастрофы. Уверяли, что и за Омском до Тихого океана еще тысячи верст и на них будет продолжаться сопротивление большевизму и обязательно наступит час перехода армий Колчака в новое, уже окончательное и победное наступление.

Омского обывателя куда больше интересовали слухи, что Колчак за признание его власти атаманом Семеновым заплатил большой куш золотом.

В сентябрьские дни, пересиливая всякие страхи, Омск, под благовест колоколов, продолжал жить сытно и пьяно. Под проповеди сбежавших из российских городов архиереев молящиеся наполняли церкви до отказа, задыхаясь в них до обморочного состояния. Перемешивая обычные слова с евангелийскими изречениями, архиереи вещали о гибели антихристова царства большевиков.

На фронт отправлялись новые пополнения воинских частей. С фронта разбегались дезертиры. По ночам омским обывателям мешала спать стрельба. Расстреливали мнимых большевиков и железнодорожников за любую загоревшуюся буксу.

Несмотря на террор, в городе на заборах появлялись все новые большевистские листовки, отпечатанные тем же шрифтом, что и правительственные газеты…

Фронт приближался к Омску.

2

Безветренно.

Скучные серые облака наползали из-за Иртыша плотным пологом, низко нависали над Омском и сыпали бисером дождя.

Однако ненастье не замедляло суматошную жизнь города, взбудораженного слухом, на этот раз настолько необычным, что для выяснения причин его возникновения пришлось вмешаться гражданским и военным властям, начиная от коменданта, контрразведки, правительства и лично адмирала Колчака.

Слух фантастичен, но поработил именно своей немыслимой фантастичностью людское мышление города во всех его слоях и сословиях. Слух выполз из подворотни купеческого двора и, погуливая, мутит сознание, заставляя отступать на задний план любые житейские, будничные заботы.

Обыватель Омска от слуха просто цепенел до мурашек. Крестя лоб частыми крестами, стараясь понять, как могло произойти невероятное: в Екатеринбурге во время расстрела царской семьи избежал смерти наследник престола царевич Алексей. Пребывая сейчас на сибирской земле, в потайном скиту глухой тайги, он смиренно молит господа о спасении населяющих край праведников, не признающих власти Советов.