Ледяной призрак. Истории с «Титаника» - [141]

Погибших не обвиняли. Капитана Смита, ведущего лайнер на полной скорости через опасное ледяное поле, не критиковали. Капитана «Калифорниан» Стэнли Лорда гневно осуждали за неспособность к принятию решений, трусость и отсутствие человечности. Но главным козлом отпущения стал Брюс Исмей. а также сбитый с толку Дафф Гордон. В своей каюте на «Карпатии», ошеломленный и возбужденный, Исмей не переставал повторять, что должен был отправиться на дно вместе с кораблем.

Джек Тайер, посетивший его каюту, обнаружил, что он «сидел в пижаме на кровати, глядя прямо перед собой и дрожа как осиновый лист». Он, казалось, не заметил Тайера: «Когда я заговорил с ним… и сказал, что он имел полное право сесть в последнюю спасательную шлюпку, он абсолютно не обратил на это внимания и продолжал смотреть вдаль неподвижным взглядом». (Впоследствии Исмей испытывал огромную благодарность семье Тайеров и в течение долгого времени переписывался с овдовевшей матерью Джека.) Исмей не мог предвидеть резкие, критические обвинения, ожидающие его в Америке. Он подвергался суровой критике за то, что вместо того, чтобы принести себя в жертву, он занял место в складной шлюпке С, когда ее опускали на воду, и спасся. Он возглавлял компанию, отправившую «Титаник» в плавание с недостаточным количеством спасательных шлюпок. Подозревали, что Исмей уговорил капитана Смита не сбавлять скорость, когда корабль вошел в зону льдов. Его сдержанность во время расследования вызвала раздражение у общества, жаждавшего эмоционального шоу.

Американцы оскорбляли и проклинали Исмея, была развернута целая кампания. Исидор Рейнер, демократ из штата Мэриленд, требовал в Сенате, чтобы Исмей предстал перед Конгрессом, подобно преступнику, и «объяснил, как могло случиться, что он, генеральный директор компании, лицо, которому подчиняется капитан, неподвластное распоряжениям капитана, возглавлял северный маршрут, который закончился так трагично, а затем оставил сотни пассажиров умирать, а сам сел не в последнюю шлюпку, а в самую первую, которая покинула тонущий корабль».

Каждая фраза в обвинительной речи Рейнера была неправдой. «Мистер Исмей утверждает… что он сел в последнюю спасательную шлюпку, — воскликнул Рейнер. — Я не верю этому, а если же это и произошло на самом деле, с его стороны было трусостью вообще садиться в спасательную шлюпку, поскольку генеральный директор компании и его совет директоров несут уголовную ответственность за произошедшую трагедию. У меня нет ни малейшего сомнения, что северный маршрут был выбран в соответствии с прямым распоряжением мистера Исмея, и что, зная об опасности, он подверг риску жизнь целого корабля, проходя сложный участок на повышенной скорости».

Президент Тафт поверил первоначальному сообщению о том, что все пассажиры в безопасности и направляются в Галифакс. В понедельник вечером он беспечно отправился посмотреть комедию Эвери Хопвуда, но, вернувшись домой из театра, узнал правду и ужаснулся. Президент заплакал, когда узнал, что без вести пропал Батт. Он бродил в подавленном состоянии по Белому дому, чувствуя себя опустошенным, он очень хотел увидеть улыбку Батта или услышать его веселый голос. Президент отказался готовить государственное воззвание в знак траура в стране, но согласился издать приказ о том, чтобы приспустили государственный флаг. Однако Рузвельт посылал телеграммы и выражал соболезнования, что свидетельствовало о взволнованном настроении нации. Политический Вашингтон скорбел о смерти помощника Тафта. «В маленьких офисах, расположенных на задворках, заваленных газетами, в которых в основном сидят машинистки, в оживленных бюро новостей, в пресс-центре и в здании администрации Белого дома — везде, где находились газетчики — имя майора «Арчи» Батта, которое раньше являлось поводом для смеха и шуток, вдруг наполнилось иным каким-то героическим смыслом. Его имя повторялось из уст в уста вчера вечером, в то время как на глаза людям наворачивались слезы, а голоса становились странно сдержанными», — сообщила Washington Herald. «Везде в городе газетчики пытались найти какую-то информацию из Нью-Йорка о судьбе майора Батта. Акулы пера и молодые репортеры, корреспонденты в классических очках и убеленные сединами журналисты, помнящие еще Гражданскую войну, — все, кто, встречал Майора Бата, когда делал свои репортажи или помогал ему в работе, помнили… его неизменную доброту, дружелюбие по отношению к журналистам, которых он едва знал, и кроме всего прочего его аристократизм.

Старшее поколение вспоминало о нем как о корреспонденте «Арчи». Молодежь с благодарностью вспоминала, как он помогал им, когда им впервые дали задание осветить события, происходящие в окружении президента. Все повторяли одну и ту же фразу: «Он был хорошим, решительным человеком — слишком хорошим, чтобы умереть»».

Вашингтон отвлекся от важного сообщения о том, что Рузвельт разгромил Тафта 13 апреля во время первичных выборов в Пенсильвании. «Путаница и рассеянность, царящие здесь, поразительны, — написал Генри Адамс во вторник. — В этом хаосе я, кажется, сам наблюдал за гибелью «Титаника» в безбрежном океане. Пресвятая Дева, это ужасно! Этот «Титаник» лишил нас покоя. Мы не можем побороть это состояние». На следующий день Адамс стал еще более возбужденным: «Мы пребывали и до сих пор пребываем в унынии, я сам нахожусь в унынии. И не могу ничем заниматься. Люди, находящиеся вокруг, в шоке… Честно говоря, я напуган! Кажется, что все потеряли головы». Спустя неделю, обедая с женой Джорджа Кэбота Лоджа, Адамс сходил с ума от того, что она все время рассказывала истории о гибели лайнера. С момента сокрушительного поражения Союзных войск в Гражданской войне эта неделя стала самой «мрачной и ужасной». «Наше величайшее достижение, олицетворение триумфа цивилизации уходит под воду и тонет в то время, как природа наказывает нас за нашу глупость». Он должен был отправиться в путь на «Титанике» из Нью-Йорка, однако в итоге выбрал «Олимпик», но настолько переживал из-за предстоящего путешествия, что с ним случился инсульт.