Ледовый десант - [7]

Оленев слегка кивнул головой, и по телу Стоколоса пробежала дрожь: Иван понял, о чем он сейчас сказал. Надя!.. Любимица всей Пятой заставы. Сколько пограничников вздыхали по ней! Но она избрала его, Ивана Оленева…

— Возьми мою руку… Побудь… возле меня, пока я… умру… — тихим, еле слышным голосом произнес Иван.

Андрей вздрогнул. «Кто бы мог подумать, что у Ивана такая сила духа! Просит посидеть рядом, пока умрет… Что живит его мозг? Воспоминания? О чем он думает сейчас? О родном Енисее и далеком детстве? О прирученном лосе, которого запрягал в отцовы сани? О своей жене Наде Калине с Десны? А может, вспомнил, как сражались мы с гитлеровцами в первые дни войны на границе?..»

Андрей взял уже холодную руку Ивана, сдерживая волнение, прошептал:

— Не умирай… Тебе нельзя умирать… Ты должен дойти вместе с нами до нашей заставы… Прошу тебя, Ваня, не умирай…

— Хорошо, что ты… пришел… Я начал войну… с тобой на реке… Прут… С тобой и закончу ее… на Днепре… Умоляю… Найди мою… Надюшу…

— Найду! — кивнул Стоколос. — Обязательно найду.

«Эта любовь даст тебе, Ваня, силы продержаться еще час-два. А потом… С таким ранением человек обречен. Никто и ничего его не спасет». Андрей погладил руку Ивана.

Услышав позади шорох, оглянулся. С пола, устеленного соломой, санитары подняли тело умершего бойца, положили на носилки.

Андрей наклонился еще ниже над Иваном, чтобы он не видел ни санитаров, ни умершего красноармейца.

Губы Оленева снова шевельнулись.

— Я верю… и тебе… и Наде… Знаешь, кого… я утром встретил… здесь?

— Кого?

— С границы… — Иван улыбнулся.

Но вдруг глаза его стали бессмысленными. Губы скривились, на них выступила желтая пена.

Стоколос крепче сжал руку Оленева и почувствовал холодные, как голые кости, пальцы.

Иван не дышал, лежал неподвижно, уставив раскрытые глаза в потолок дота.

— Как все просто, — покачал головой Андрей.

Он встал, держа на ладони орден Ленина, хотел закричать на весь дот-лазарет: «Умер мой верный друг Иван Оленев! Первый пограничник, награжденный в этой войне орденом Ленина!»

Не закричал. Перехватило дыхание.

Иван Оленев напомнил сейчас Андрею его родного отца, начальника заставы, убитого на китайской границе в 1929 году. И отец лежал тогда вот такой же бледный. Но он умер сразу, потому что пуля попала в сердце. А Иван догорал долго — его тяжело ранили в живот, сердце не задели ни пули, ни осколки, и оно, уже почти обескровленное, стучало, стучало, борясь за жизнь. И вот наконец затихло.

«Я передам, Ваня, твои слова всем нашим!.. Меня не убьют — я должен разыскать и освободить твою Надю. Так оно и будет! Не может же война убить всех. Хватит с нее Рубена, Сокольникова, Тулина, Рябчикова, Опенкина…»

Стоколос не услышал, как подошли к нему два санитара. Один из них тронул его за плечо, спросил:

— И этот умер?

— Не этот, а Иван Оленев! Тысяча девятьсот двадцать первого года рождения. Пограничник…

— Прости, солдат, — вздохнул санитар. — Я столько уже вынес нашего брата из этого дота!

Андрей стоял и пристально смотрел на Ивана Оленева, будто хотел запомнить каждую черточку его лица. «Интересно, кого же он еще увидел здесь с нашей заставы?..»

— Несите. Я пойду с вами, чтобы знать, где его похоронят…

— В братской могиле над Днепром.

— Похороним и отсалютуем первым героям Днепра…

«Отсалютуем. В землянке капитана Зарубы моя рация. Мой салют — это позывные «ЗСТ-5» в эфир, Ваня! Прощай, друг! Знаю, батько Шаблий ждет с нетерпением от нас вестей. Как мне сказать генералу о твоей смерти?..»

С кручи была видна бескрайняя даль Левобережья. Солдаты насыпали могильный холмик. Вскоре на берегу прогремел прощальный салют.

Андрей спустился с кручи к воде. Неподалеку причалили три плота с красноармейцами. Андрей подбежал к ним.

— Хлопцы, свежих газет не прихватили с собой?

— С нами здесь корреспондент. У него спроси, — ответил пожилой усатый старшина.

— Какой корреспондент? Где он? — удивился Стоколос.

— Вон лежит уже на берегу: ноги в воде, а туловище на суше, — засмеялся кто-то из бойцов.

— Действительно, газетчик наш, земноводный, — пошутил Андрей, увидев молоденького сержанта, передававшего что-то по телефону. — Он подошел к нему, поздоровался. — Что, провода не хватило? Ноги в Днепре, а голова и руки на плацдарме.

— Не мешай! — крикнул сержант. — Меня плохо слышат.

Он передавал по телефону стихи из записной книжки, лежавшей на планшете. Андрей сел рядом.

Стали наші напирати

На Лубни та на Пирятин.

Німцям стало не до сну,

Повтікали за Десну…

«Вот это да!» — даже рот раскрыл от удивления Стоколос.

Утікає німчура

Вже за береги Дніпра.

Коли підем напролом,

Буде жарко й за Дніпром!.. —

продолжал диктовать сержант.

— Видать, тебе действительно жарко, что ты ноги окунул в воду!

Корреспондент приложил палец к губам, дескать, помолчи, не мешай.

— Гей, товаришу, пора

Нам до синього Дніпра!

— Я, товаришу, готовий

Не спинитись і за Львовом!

— Ишь как разогнался! — воскликнул Андрей. — У меня в полевой сумке проволока — двенадцатиметровый кусок антенны. Может, нарастим?

— Зачем? — поднял на него удивленные глаза сержант.

— Нарастим, и ты на двенадцать метров станешь ближе к Львову, — по-дружески подморгнул Андрей.