Ледовое побоище. Разгром псов-рыцарей - [2]

Это была молодая женщина с правильными чертами лица, с серо-голубыми глазами и чувственным ртом. Лукерья была стройна и невысока ростом. Ходила она всегда с прямой осанкой и горделиво поднятой головой, как бы подчеркивая этим свое боярское происхождение.

Отцом Лукерьи был боярин Озим Напатьевич, известный в Новгороде бабник, получивший еще в молодости прозвище Легостай, то есть ветреник. Озим Напатьевич был трижды женат, все его жены скончались до срока от болезней и при неудачных родах. От двух первых жен Озим Напатьевич имел троих сыновей, а от последней – дочь Лукерью. Так получилось, что внешностью Лукерья уродилась в мать, а распутным нравом – в отца.

Лукерья вышла замуж за купца Смирю Прокловича. Причем Смиря-увалень повел Лукерью под венец уже беременную от ее сводного брата. Смиря женился на Лукерье, польстившись на ее богатое приданое и уступив уговорам Озима Напатьевича. Родня Смири невзлюбила Лукерью с первого дня знакомства с нею, поскольку та особо и не скрывала, что супруг ей безразличен. После рождения дочери Лукерья всерьез увлеклась Иваном Мелентьевичем, дом которого стоял в соседнем переулке.

На Ивана Мелентьевича заглядывались многие женщины, так как это был мужчина статный и красивый, с большими синими очами и светло-русыми кудрявыми волосами. Пустив в ход все свои чары, Лукерья быстро затащила Ивана Мелентьевича в свою постель, хотя и знала, что он уже женат и счастлив в супружестве. Любовники больше года скрывали свою связь. Однако многие из соседей живо раскумекали что к чему, когда Лукерья родила сына, как две капли воды похожего на Ивана Мелентьевича.

Ныне между Лукерьей и Иваном Мелентьевичем не было и намека на близкие отношения, они даже встречались очень редко после того, как Иван Мелентьевич переехал вместе с семьей в новый дом к самому берегу Волхова.

– Вот так встреча! – промолвила Лукерья с лукавой улыбкой, загораживая дорогу Ивану Мелентьевичу. – Давненько мы с тобой не виделись, Иванко. Похоже, ты совсем позабыл обо мне. А я вот забыть тебя не могу.

– Здравствуй, Луша, – пробормотал Иван Мелентьевич. – Как поживаешь?

– В тоске прозябаю без твоих ласк, голубь мой, – ответила Лукерья с печальным вздохом. – Засыхаю на корню. Муженек мне опостылел хуже горькой редьки! Одна у меня отрада в жизни – сыночек Тиша. У него глаза, нос и волосы, как у тебя, Иванко. Тиша даже смеется, как ты. Ему уже три года. Хочешь взглянуть на него?

– В другой раз, Луша, – отказался Иван Мелентьевич. – Тороплюсь я по делам.

– Другого раза может и не представиться, милок. – Лукерья схватила бывшего любовника за руку, видя его намерение продолжить путь. – Слыхал, наверно, безбожные татары владимиро-суздальские земли разорили, всего сто верст не дошли до Новгорода. В прошлом году нехристи степные Черниговское княжество опустошили, Муром и Нижний Новгород огнем спалили. Ныне орда хана Батыги к Киеву подвалила. Муж мой страшится, что татары на Новгород коней повернут. Собирается Смиря бежать в Ладогу. Смиря и сейчас в Ладоге пребывает, дом там себе подыскивает.

Говоря все это, Лукерья не выпускала руку Ивана Мелентьевича из своей руки, глядя ему прямо в очи. Во взгляде у нее так и сквозило, мол, вспомни, милок, наши былые тайные встречи, не упускай такой удобный случай помиловаться с той, которая так сохнет по тебе! Смиря далече, и он нам не помеха!

Иван Мелентьевич, может, и устоял бы перед таким соблазном, если бы хитрая Лукерья не поманила его обещанием рассказать ему кое-что интересное про сестру его Василису и плотника Бедослава.

Лукерья провела Ивана Мелентьевича в свой дом через задний ход, которым в основном пользовались ее челядинки и конюх-холоп. Они поднялись на самый верхний ярус по скрипучим ступеням и оказались в светлице, где обычно ночевали гости. Этот полутемный теремной покой был хорошо знаком Ивану Мелентьевичу. В прошлом ему не раз доводилось уединяться здесь с Лукерьей для греховного сладострастия.

– Ты хотела поведать мне что-то про Бедослава и Василису, – напомнил Лукерье Иван Мелентьевич, сняв шапку и сделав несколько шагов от дверей к окну. При этом он наклонял голову, чтобы не удариться о низкие потолочные балки. – Молви же, Луша. Не тяни!

– Сначала дело, милок, а уж опосля разговоры, – промолвила Лукерья, задвинув деревянную задвижку на двери.

Увидев соблазнительную наготу Лукерьи, ее зовущие бесстыдные очи, Иван Мелентьевич тотчас почувствовал, как его окутывает тепло растекающейся по всему его телу необузданной похоти. В ожидании, покуда ее нерасторопный любовник избавится от одежд, Лукерья улеглась на постель, изогнувшись своим красивым гибким телом, забросив руки за голову и разметав по одеялу распущенные темно-русые волосы.

Отдаваясь Ивану Мелентьевичу, Лукерья широко раздвинула ноги, уперев свои пятки ему в ягодицы. Все ощущения, когда-то испытанные им на ложе с Лукерьей, вновь обрушились на Ивана Мелентьевича неким сладостным водопадом. Он осушил эту греховную чашу залпом и до дна.

Приходя в себя после бурной сладострастной гимнастики, двое любовников, лежа в обнимку, завели неторопливую беседу.