Ледокол - [51]

— Вину в чем?

— В неграмотном управлении ледоколом и командой. В вынужденном дрейфе… Тогда, полагаю, можно обойтись одним увольнением.

Уголки губ молодой женщины дрогнули в язвительной улыбке:

— Хотите сделать его крайним?

— Вы умный человек, Люда, и сами все понимаете, — немного подумав, кивнул Владимир. — И потом для вас это наилучший выход — с наименьшими, так сказать, потерями. Пусть даст нужные показания, а уж мы потом все сделаем как надо.

— И как же должны звучать эти показания?

Собравшись с мыслями, офицер Госбезопасности произнес несколько фраз, вероятно, тщательно подобранных и заученных заранее:

— Из-за его халатности «Михаил Громов» провел в Антарктиде намного больше времени, чем требовалось. При этом из пароходства ему постоянно приходили радиограммы, в которых предписывалось в кратчайший срок покинуть опасную ледовую зону, чего ваш супруг так и не сделал. В конце концов, на судно был направлен новый капитан. В общем, руководство старалось всячески исправить положение, но было уже поздно. Примерно так.

— Он никогда этого не скажет, — качнула Людмила головой.

— А вы постарайтесь, чтоб сказал. Да, ситуация не из приятных, но поверьте: в Ленинграде вы о ней будете вспоминать с улыбкой. Кстати, сидя в новой благоустроенной квартире — о ней мы тоже похлопочем. Замучились, наверное, с пацаненком по общагам мыкаться?

Людмила была потрясена до глубины души. Чудовищным обманом, неслыханным цинизмом и той наглой уверенностью, с которой представитель Госбезопасности излагал свой мерзкий план.

— Он же любит и вас, и сына, — напирал Сафонов. — Знаю, что любит! А раз так — пусть ради вас совершает поступки.

На ее глазах выступили слезы. Она нервно мотнула головой, не желая соглашаться ни с одним его доводом. Ни с одним словом.

Кагэбэшник оглянулся по сторонам. На палубе матросы занимались такелажем, судовое начальство было далеко — в их сторону никто не смотрел.

— Ладно, объясню попроще, — схватил он Людмилу за локоть и грубо поволок в темный закуток между надстройками.

Там поставил ее спиной к металлической переборке и отвесил несколько звонких пощечин. Фотоаппарат вылетел из ее рук и покатился по палубе.

— Зайка моя, ты думаешь, я с тобой в игры играю?! — вцепившись в воротник куртки, резко встряхнул он ее. — Ты не представляешь, какие люди заинтересованы в том, чтобы расследование закончилось именно так, как я тебе только что расписал! Вариантов у тебя немного. Или он признает вину, или оба пойдете ко дну! Навсегда! Ясно?

Она потерянно кивнула.

На лице Сафонова снова появилась дежурная обаятельная улыбка. Он отпустил женщину.

— Вот и хорошо. Давно бы так, — сказал он. И, удаляясь в сторону кормы, бросил через плечо: — Но вы уж постарайтесь, Людочка. Иначе вам придется плохо. Очень плохо…

Отдышавшись, она вытерла с губы кровь. Подняла фотоаппарат и медленно пошла в свою каюту…

* * *

До устроенного матросами бунта Петров успел изрядно посидеть под замком. В результате каюта осточертела настолько, что, получив свободу, он приходил в нее только с одной целью — упасть на кровать и забыться сном. Вот и этой ночью после всех передряг он вышел на палубу подышать, полюбоваться звездным небом и далекими всполохами полярного сияния. Сегодня оно блистало во всей красе — облачность растаяла еще в дневных сумерках.

Прогуливаясь по палубе, Андрей неожиданно заметил у леерного ограждения в районе кормы фигуру человека. Сначала тот просто стоял, держась за поручни, потом для чего-то перелез их и… как будто собирался спрыгнуть вниз — в узкую полынью между льдинами и бортом.

Обеспокоившись, Петров ускорил шаг и вскоре узнал старшего помощника Еремеева. Надменного, пронырливого и неприятного типа, с которым пришлось походить на судне несколько лет.

Перебравшись через ограждение, тот держался за него двумя руками и смотрел вниз. Но разжимать пальцы и прыгать он не торопился — то ли еще не решил кончать жизнь самоубийством, то ли наслаждался последними мгновениями пребывания на этом свете.

— Уверен? — негромко произнес Андрей, когда дистанция между ним и кандидатом в покойники сократилась до десятка шагов.

Еремеев резко оглянулся, узнал бывшего капитана. И со вздохом сказал:

— А чего тянуть?

Петров пожал плечами:

— Разве не интересно, что будет дальше?

— Для нас с тобой — точно ничего хорошего. Или тут ко дну пойдем, или дома посадят, — философски заметил старпом, любуясь размытой верхней границей полярного сияния. После небольшой паузы вдруг взорвался: — Как же задолбала эта красота! А все твое чистоплюйство. С самого начала было понятно, что не вытащим мы того полярника, что он обречен. Надо было сразу уходить на всех парах — я же говорил!

— Все равно далеко бы не ушли, — спокойно возразил Петров. — Лед уже был толще максимально допустимого.

— Ну хотя бы попробовали пробиться! А так… чего ты добился в итоге? Была нормальная команда… А теперь и капитан — говно, и старпом — говно…

— Хорошо бы, если так.

Еремеев усмехнулся:

— Ты считаешь?

— Конечно, — сказал Андрей и повернулся. Удаляясь, бросил: — Оно же не тонет…

Проводив капитана взглядом, старший помощник перелез обратно на палубу и, выругавшись, побрел в каюту…