Ледобой. Круг - [41]

– Да. Готов поставить на кон свое дело – у нее получилось нечто стоящее!

Каменотесы примолкли, и лишь Кречет участливо мне кивнул:

– Давай, Верна, рассказывай.

Я прокашлялась. Конечно, хотела, чтобы люди узнали, но так быстро?

– В дне пути отсюда, если не гнать коня, а идти размеренной рысью, есть поляна…

– С ручьем? – переспросил невысокий сутулый крепыш, чьи руки самую малость не доставали до колен.

– Да, с ручьем. И на той поляне… – Запнулась. – Дружина Брюста схватилась с… величайшим злом. Помогал им… мой муж. Пятнадцать человек полегло, но кровь, раз пролившись, останавливаться не стала. Через несколько дней на наш стан напали… бродяги. Вознамерились живьем сожрать…

– Кого?! – прошептал изумленный Кречет.

– Моего.

– Знаю, босота голодает, но чтобы людей жрать… – Молодой каменотес, веснушчатый и рыжий, будто осенний лист, развел руками.

– Пришлось бить насмерть, – не стала вдаваться в подробности и объяснять, отчего калеки вдруг воспылали жаждой к человечине. Это наше с Безродом дело. Погибла ватага бродяг и погибла себе. Главное не это. Не ради того гнала сюда Губчика, чтобы смаковать подробности.

Каменотесы молча ждали.

– И я решила изваять каменного ратника, дабы увековечить память воев, проливших на той поляне свою кровь. Хорошие люди погибли из дружины Брюста, и ни на ком не было греха.

– Слышал что-то подобное, – трубным голосом прогудел парень по прозвищу Зубец, чьи неохватные ручищи так меня поразили.

– Я тоже.

– И я.

– Стало быть, твой муж, как и обозники, сражался на поляне, и теперь там стоит памятник в честь воев, сложивших головы?

– Да. И ни на ком не было вины, – прошептала я.

Мастеровые стояли неподвижно, даже с ноги на ногу не перемялись, пока рассказывала.

– А что, братья, побываем на поляне? Посмотрим, что девка наваяла. – Кречет оглядел соседей и, разбросав руки в стороны, будто крылья, обнял за плечи рядом стоящих.

– Не все сразу и не в один день, но побывать стоит, – подал голос длиннорукий, кого каменотесы звали меж собой Ущекот. – Глядишь, подправим что-нибудь.

– Ты, девка, руки покажи. – Громыхнул Зубец.

Протянула руки и растопырила пальцы.

– Да не так, ладошки покажи. – Здоровяк взял меня за руки и перевернул вверх ладонями.

Мастера сгрудились вокруг меня и как один разразились громким смехом. Я не понимала, в чем дело, и переводила взгляд с одного на другого.

– Наша девка! – смеялись каменотесы, и каждый протянул ко мне левую руку, ладонью вверх.

Не сразу углядела, тем более в полумраке, но все же заметила – руки похожи как сестры-близнецы. С большого пальца на указательный тянулась красная полоса; крепким хватом, сомкнув пальцы, я держала зубило и душила его под самой шляпкой. Только у меня полоса была свежей, красной, будто воспаленной, у Кречета и остальных – темной и ороговевшей, наверное, не сразу почувствуют, даже если мозоль прижечь огнем. Пальцы с внутренней стороны будто натерты, подушечки покраснели, ведь рука все равно соскальзывает вниз по зубилу во время работы. У мастеровых внутренняя сторона пальцев и вовсе походила на роговую кость – крепкая, желтоватая и скрипучая, сама слышала, когда они сжимают кулаки.

Я рассмеялась. Весело мне стало и хорошо, как будто в кругу родных оказалась. Хотела отдать молот и зубило, но Кречет не взял.

– У себя оставь. И серебро назад возьми. Даже слушать ничего не хочу! Людская память стоит серебряной денежки. Будешь поглядывать на зубило и нас вспоминать, а уж мы за памятником присмотрим.

– Там вот еще что… – замялась. – Изваянию сделала красную рубаху. Пока держится.

– Охрой?

– Не-а. Другим. Понадежнее.

– Чем же? Ягодным отваром? Не понима… – и осекся, углядев на моем запястье повязку.

– Ага, – кивнула я. Мастера переглянулись.

Каменотесы про такое явно никогда не слышали.

– Держится? – недоверчиво переспросил Ущекот. – Не облез памятник?

– Дождь выдержал, волок по земле выдержал, пока обмывала от земли да грязи – выдержал.

– Теперь пуще прежнего хочу взглянуть на изваяние. – Кречет оглядел собратьев. – И непременно съезжу. Кто со мной?

– Я!..

– Я!..

– Я!..

– Добро. Та седмица наша. Жди, Вернушка, в гости…

Хоть и вступила ночь в свои права, я возвращалась чиста и легка, ровно с небес улыбалось мне солнце. И не было преград и помех во всем белом свете. Точно камень с души отвалился. Смешно. Не тот ли это камень, что теперь стоит на поляне? Утром приеду на место и поговорю со своим бывшим. То есть не бывшим… это он так думает, и невдомек ему, что плевать мне на выброшенное кольцо. Кольцо найду. Но, если боги предназначили меня Сивому в жены, так тому и быть. Для того ли рыскал по стольким землям, чтобы отвернуться теперь? А что делал в дружине Крайра, сам расскажет. И только одно может встать между нами – кровь. Закляну, потребую правды и если выяснится, что нет на Сивом крови моих родных и соратников – отдамся в его руки и пробуду в таковых до самого последнего дня. А если окажется на мече Безрода кровь, просто уйду из жизни. Мы закончим начатое, только на этот раз все будет по-другому. Случится всего один удар, и под разящим клинком один из нас упадет. Я упаду. Знаю, что должна жить дальше, но так же хорошо знаю себя. В тот момент, когда узнаю горькую правду, у меня пропадет всякое желание жить. Никакие мудрые доводы жить не заставят. Он меня убьет, и я увижу родных.