Леди в красном - [98]

— Гарри, скажи на милость, что за бес в тебя вселился? Почему ты так себя ведешь? — Дениз выглядела скорее обеспокоенной, нежели огорченной. Даже не просто обеспокоенной, а испуганной. И это только усилило его гнев. Потому что Гарри знал, что это он за все в ответе. Он стал чужим собственной жене.

Поддавшись внезапному приступу гнева, он швырнул банку в стену. Она ударилась с пронзительным скрежетом и выбросила наружу фонтан пены. Некоторое время он просто стоял и смотрел, как пиво стекает по светло-зеленым обоям с изображенными на них виноградными лозами. Затем, ужаснувшись своему поступку, он со стоном упал на колени и закрыл лицо руками. Он едва ли заметил лужу, растекающуюся по полу, и то, что его брюки намокли в ней. Он только знал, что в жизни не был так напуган: еще несколько дюймов, и банка угодила бы в Дениз.

— О господи, прости! Я не хотел…

Рыдания разрывали горло. Как он ни старался их сдержать, они вырывались наружу, как надрывный кашель задыхающегося человека. Он не контролировал себя, и знал это, но какая-то часть его все еще верила, что он сможет взять себя в руки, если только… если он только… продержится еще немного.

Он почувствовал руку Дениз на своем плече, и это стало последней каплей. Он сбросил ее и поднялся на ноги. Он едва ли видел хоть что-то перед собой, когда направился к задней двери.

Сквозь грохот в ушах он услышал, как тревожно вскрикнула жена:

— Гарри! Ты куда?

— Воздухом подышать, — прохрипел он. — Не жди меня. Я могу задержаться.

— А как же ужин? — Ее голос звучал взволнованно, и он знал, что она беспокоится совсем не об ужине.

— Ешьте без меня.

Он уже выходил, когда услышал, как детский голос позвал:

— Папочка?

Он обернулся и увидел встревоженную Тейлор в леггинсах и футболке с надписью «Привет, котенок».

Ее появление стало для него новым ударом, но он собрал все силы и выдавил:

— Все хорошо, дорогая. Папочке просто нужно ненадолго отлучиться. Ты и не заметишь, как я уже вернусь.

Оказавшись на улице, Гарри почувствовал, что на него опустилось странное спокойствие. Он шагал по дорожке и удивлялся тому, как гнев чудесным образом испарился, забрав с собой все то напряжение, которое он испытывал в эти последние недели. В то же время коп внутри него знал, что происходящее было обычным для такой ситуации. За годы службы в полиции он все это перевидал. Окровавленные жертвы несчастных случаев, которых несли на носилках, с беспокойством говорили о каких-то деловых встречах или ланчах, которые вынуждены пропустить… Домашние ссоры, когда, приехав, он заставал жену за приготовлением ужина или чисткой ковра, словно это не ее только что избили… А однажды — этого он никогда не забудет — водитель, ударивший другую машину и скрывшийся с места, когда они наконец вычислили, где он живет и приехали туда, спокойно объяснил, что ему нужно было успеть выложить покупки, пока мороженое не растаяло.

У психиатров есть для этого название — состояние «бегства». Но сейчас для Гарри главным и единственно значимым было обрести блаженное избавление от напряжения, которое росло в нем уже долгие недели. Усевшись за руль полицейской машины, он повернул ключ в замке зажигания и словно уснул. Он погрузился в один из тех снов, когда все кажется столь явным, что человеку сложно поверить в то, что он спит. И словно во сне, Гарри не имел ни малейшего представления о том, что происходит, — он был на водительском месте только в физическом смысле.

Приближались сумерки, и на дорогу упали длинные тени. Он ехал медленно, помня об оленях, которые любили в это время суток выходить на дорогу. Доехав до окраины города, Гарри поймал себя на том, что сворачивает к Киллибру Харбор. Дорога шла вдоль изогнувшейся подковой береговой линии, у которой находилась небольшая причудливая пристань для яхт, где люди, жившие в престижных домах по соседству, пришвартовывали свои судна.

Оуэн Уайт жил в одном из этих домов — огромном дворце, олицетворении кича и безвкусицы. Гарри был здесь однажды на коктейль-вечеринке, организованной на лужайке по случаю сбора средств для какого-то очередного проекта. Тогда он почти весь вечер проговорил с Бадом Хоганом, главой торговой палаты, но в какой-то момент пошел отлить и по случаю немного побродил по дому.

Сейчас Гарри воссоздал в памяти план здания, от него не укрылись его уязвимые места. Перед глазами его стоял пандус для инвалидного кресла, ведущий со двора к стеклянной двери на фотоэлементах. Он также отчетливо видел старую заброшенную будку и устаревшую систему безопасности, которую, имея опыт работы в правоохранительных органах, можно было обойти с закрытыми глазами.

И словно в фильме, события которого близились к логической развязке, Гарри увидел, как его машина с выключенными фарами сворачивает на проселочную дорогу, служившую частным доком, где когда-то стояла яхта Оуэна. Держа ногу на тормозе, он в сгущающихся сумерках, обминая низкие ветки, пробирался по ухабам. На подступах к дому он заглушил мотор и оставшуюся часть пути проехал по инерции.

Он припарковался, вышел из машины и немного постоял, задрав голову и прислушиваясь, не нарушают ли тишину какие-нибудь звуки помимо пения козодоя и глухого плеска волн о пристань. При этом он сохранял абсолютное спокойствие. Особняк в стиле Тюдор, в котором Оуэн Уайт жил со своей сорокалетней женой, находился на небольшом возвышении слева, примерно в шестидесяти метрах от того места, где он стоял. Гарри пошел по направлению к дому, и листья в траве под ногами приятно хрустели. Он принялся тихонько напевать себе под нос.