Леди-пират - [68]

Там только что накрыли обеденный стол. В комнате, куда они вошли, пахло сложной смесью ароматов воска, которым был натерт паркет, и бобовой похлебки, которую служанка только что разлила по их тарелкам: по приказу хозяина, как только вдали показалась карета Эммы, она поспешно принесла второй прибор. Несмотря на записку о скором приезде, никогда нельзя было заранее знать точно ни часа прибытия, ни даже дня: все зависело от погоды и состояния дороги — как на суше, так и на море.

— Я настолько не переношу качку, прямо хоть на корабль не поднимайся, — сказала Эмма. — Меня могут заставить только чрезвычайные обстоятельства. Зато дымок, который поднимается от этой похлебки — так, во всяком случае, кажется, — говорит о том, что вот она-то сможет избавить меня от усталости!

Служанка поняла слова супруги хозяина как комплимент и ответила на них улыбкой, затем почтительно поклонилась и сказала новоприбывшей: «Добро пожаловать!» и «Приятного аппетита!».

— Что ж, тогда не станем терять время, — откликнулся и Тобиас, любезно отодвигая стул, чтобы Эмме было удобнее пройти за стол и сесть к тарелке.

Сам он уселся напротив, на другом конце стола, проклиная про себя длину этого пространства, лишавшую его близости жены.

Вовсе не желая начинать доверительный разговор при слугах, Тобиас для начала расспросил Эмму о том, что она поделывала в Лондоне, что новенького при дворе короля Вильгельма, где она бывала в его отсутствие… Эмма расщедрилась на несколько анекдотов о своих подружках, никак не перестающих поздравлять ее с таким удачным браком, а заодно и о врагах, которых обнаружила в связи с тем же событием.

— Ваши тайные любовницы просто взбешены, дорогой мой! Они меня ненавидят только за то, что я сумела женить вас на себе, в то время как каждая из них считала именно себя вашей избранницей. Теперь все прежние соперницы чувствуют себя в равной степени поруганными и осмеянными, вот и бичуют ваше легкомыслие с утра до ночи и с ночи до утра… Послушать их — так вы просто последний мерзавец и лжец!

Тобиас веселился куда больше, чем сердился:

— Да пускай болтают, мне это все равно! Если только вас это не раздражает.

— Ни в малейшей степени! — заверила Эмма.

— С тех пор как овдовел, я только и занимался тем, что ловил случаи, которые эти красотки мне любезно предоставляли. Для большинства из них — кстати, замужних! — это была такая же сделка, как для меня самого. Признаюсь, что наш брак избавил меня от забот по крайней мере в отношении двух прелестных вдовушек, слишком, на мой вкус, легкомысленных, если иметь в виду мои собственные интересы. Только вы, дорогая моя, представляли собой одинаково сильную приманку для моего рассудка, моего сердца и моего делового чутья, — завершил Тобиас свое признание.

Эмма решила рассматривать его искренность как комплимент. Другая обвинила бы Тобиаса в цинизме, но она сама была чересчур цинична, чтобы на такое обижаться. На самом деле, бросаясь в водоворот светской жизни, она пыталась заглушить тоску, не оставлявшую ее после свидания с Форбеном, заполнить пустоту любыми удовольствиями, физическими или словесными.

Ей отчаянно не хватало Мери.

Пока она еще могла надеяться на возвращение подруги, ее мучило лишь нетерпение. Сейчас же, что бы Эмма ни делала, она не могла избавиться от ощущения черной дыры внутри себя, дыры, которую ничем не залатаешь. Она знала, что влюблена в Мери, но раньше не представляла себе масштабов этой любви. Судьба подарила ей мужа вполне по ее амбициям, более чем способного удовлетворить запросы ее плоти, но — не души. Приходилось этим довольствоваться. По взглядам обойденных вниманием Тобиаса дам она понимала, какой счастливый шанс выпал ей — оказаться его избранницей. Однако Эмма де Мортфонтен продолжала верить, что любой счастливый шанс — ничто без несгибаемой воли и решимости, ей свойственных.

Поужинав, они перешли в музыкальный салон. Эмма, подобрав юбку из шитого серебром английского кружева, погрузилась в удобное кресло и тут же, едва зазвучали первые аккорды клавесина, забыла об усталости. Тобиас играл божественно. Закончив пьесу, предназначенную для того, чтобы снять напряжение жены, он налил в бокалы портвейн и протянул один Эмме.

— Как трогательно вы обо мне заботитесь, — сказала Эмма, когда он, опустившись рядом с ее креслом на колени, принялся ласкать руку, с которой уже была снята кружевная перчатка.

— У меня, как у всякого человека, есть недостатки, Эмма, однако, если то, в чем меня упрекают другие, делает меня более желанным для вас, это нисколько не уменьшает моего стремления любить вас и лелеять. Поверьте, вы очень дороги мне и я действительно счастлив тем, что женился на вас. Ах, как мне вас недоставало! — добавил он, страстно целуя нежную кожу на внутренней поверхности ее локтя.

По телу Эммы пробежала дрожь. Ей не терпелось узнать, какие новые открытия Тобиас сделал в поисках следов их сокровищ, она же все-таки взяла на себя идею этого поиска, чтобы обмануть душевную тоску, но ласка и взгляды мужа напомнили о том, как ее плоть жаждет любви.

— Может быть, поднимемся в спальню? — спросила она едва слышно, так пересохло в горле.