Леди-пират - [273]

— Странно, — продолжала Энн, следуя за ходом собственных мыслей. — С тех пор как я живу с Рекхемом, что-то во мне начинает бесноваться перед началом абордажей. Нечто такое, что только их неистовство и может успокоить. Может быть, потому я его и ненавижу.

— Кого?

— Кормака.

Снова воцарилось молчание. Лицо Энн стало напряженным, замкнулось на мучительном воспоминании.

— Нельзя без причины ненавидеть своего отца…

— У меня есть на то причина, Рид. Самая серьезная, какая только может быть, поверь. Да. Самая серьезная, какая может быть.

Энн сжала челюсти, и больше Мери ничего не смогла из нее вытянуть, хотя и бесилась при мысли о том, что Кормак не все рассказал ей.

Назавтра с востока ударила гроза, и все бросились в трюм — выкатывать оттуда пустые бочки. Когда хлынул ливень, Энн первой выскочила на палубу и заплясала, кружась на месте, хохоча во все горло, подставляя тело спасительному дождю.

* * *

Мери угадывала, какое нетерпение охватило Энн, по одному тому, как подолгу теперь, когда с каждым днем они все ближе подходили к Кубе, дочь всматривалась в горизонт. Накануне удалось захватить баркас, это была единственная за все время добыча, да и то большой выгоды от нее ждать не приходилось. А Энн скучала по сыну. Отстояв вахту, Мери снова бросила Балетти, которого это, как ей казалось, ничуть не огорчало, и направилась к дочери.

— Малыш Джек, верно?

Энн кивнула.

— Мери, у тебя есть дети?

— Двое.

— Ты скучаешь по ним иногда?

— Постоянно, — призналась Мери. — Но они теперь уже взрослые, и они выбрали свою судьбу. Сделались пиратами, как и я.

Энн улыбнулась:

— У них есть свое судно?

— Да, — не солгав, ответила Мери.

Пусть капитаном «Реванша» был Рекхем, правила-то здесь все равно Энн!

— Я боюсь, — после короткой паузы произнесла Энн. — Я умираю от нетерпения, так мне хочется прижать к себе Малыша Джека, но я боюсь.

— Чего боишься?

— Боюсь его любить. Не могу объяснить этого. Боюсь, что у меня его отнимут. Одна мысль об этом приводит меня в ужас.

И Мери увидела, как дочь потянулась рукой к вороту.

— Откуда у тебя это украшение?

— От матери. От моего прошлого осталось, — поправилась Энн. — Но мне не хочется об этом говорить.

Вздохнув, она повернулась к Мери. Их полные нежности взгляды встретились, и младшая, смутившись, первой опустила глаза.

— Тебе когда-нибудь нравилась женщина? — тихо спросила Энн.

— Да. Мне было столько же лет, сколько сейчас тебе. Но она принесла мне одни несчастья.

— Мне нравится быть с тобой, Мери. Меня это успокаивает и в то же время пугает. Мне хотелось бы от тебя отдалиться, и в то же время…

— Обнять меня?

Энн кивнула.

— Мне тоже, Энн.

— Земля! — закричал впередсмотрящий в ту самую минуту, как Мери коснулась пальцев дочки.

Энн тотчас их отдернула, словно обожглась, и убежала.

— Скажи ей, Мери, — настаивал Балетти, нежной рукой проводя по бедру любовницы.

Они впервые за долгое время были вместе. О том, чтобы предаться любви на «Реванше», не могло быть и речи. Там не было ни одного укромного уголка, а Балетти опасался пробудить в остальных ревность. Команде было вполне достаточно слышать стоны Энн с наступлением ночи. Привилегия, которой пользовался Рекхем, вполне могла навести их на размышления.

На Сосновом острове, у которого «Реванш» стоял на якоре, Рекхему принадлежал бревенчатый дом. Едва сойдя на берег, Энн устремилась к сыну. И вот уже неделю Мери ее не видела. Балетти надеялся своими ласками заглушить тоску, терзавшую материнское сердце.

— Очень трудно выбрать момент. На судне нас все время прерывают, не дают спокойно поговорить. К тому же Энн скупо цедит свои признания.

— Так поторопи ее.

— Я не решаюсь.

— Ну, будет тебе, Мери. Это всего-навсего очередной абордаж. Ты можешь победить или проиграть, но ты не можешь продолжать свои выступления против призраков. Призраки пугают девочку. Так же, как и тебя. Либо освободи ее, либо оставь в покое.

Мери отвернулась и стала смотреть в потолок. Под потолком с жужжанием кружились насекомые. Она вся взмокла от пота после любовных трудов, тем более что на острове, несмотря на то что его продували пассаты, стояла удушливая жара.

— Наверное, ты прав. Я так и сделаю. Сейчас пойду к Энн и поговорю с ней.

— Потом, — решил Балетти, скользя пальцами по ее животу. — Попозже.

Мери притянула его к себе. Она тоже нуждалась в любви. И окунулась в нее всем существом.

— Мне надо поговорить с тобой наедине, Энн, — объявила Мери, появившись у дверей дочери несколько часов спустя, когда день уже клонился к закату.

— Входи, — ответила та, явно обрадованная появлением Мери. — Рекхем ушел, а Малыша Джека я только что уложила. Хочешь на него взглянуть?

Мери кивнула и последовала за Энн, которая отодвинула занавеску, скрывавшую супружеское ложе и поставленную рядом колыбель, взяла со стола фонарь и поднесла его к изголовью. Дом Рекхема был обставлен разрозненными предметами, добытыми им на многих захваченных кораблях.

— Он выглядит таким счастливым, — прошептала Мери, глядя, как младенец улыбается.

— А я чувствую себя такой уязвимой рядом с ним, — шепнула в ответ Энн.

— Да, понимаю. Я это чувствую.

Мери отошла на несколько шагов, чтобы разговор не потревожил сна Малыша Джека. Энн поставила на место фонарь и приблизилась к ней. Они стояли одна против другой, испытывая беспредельную взаимную нежность.