Леди-пират - [2]

Но все равно целый год Риды-младшие были невозможно счастливы и ничуть не жалели о совершенном ими безумстве. А потом корабль, на который Джон нанялся, по пути в Вест-Индию — так назвал открытую им Америку еще Колумб — потерпел крушение и затонул. Сесили надела траур. Жить стало совсем уже не на что. В полном отчаянии она бросилась за помощью к дяде, но старик, в свою очередь, оставил этот лучший из миров три месяца спустя. Тогда Сесили, надеясь растрогать родителей погибшего Джона, решилась обратиться к ним. В ответ получила только презрение.

Минуло полгода, и наконец она нашла место служанки, обеспечивавшее и ей, и ребенку более-менее приличное существование. Но тут некий моряк признался молодой вдове в любви, и итогом этой любви стала вовсе не обещанная им женитьба, а второй ребенок, на сей раз девочка. Сесили окрестила новорожденную Мери Джейн. А влюбленный моряк однажды утром ушел и уже никогда не вернулся. И никто, даже капитан судна, на котором пропавший служил, понятия не имел, куда он делся.

Брошенная с двумя детьми Сесили, естественно, не хотела верить, что ее бросили, она представляла себе любимого мертвым, убитым разбойниками — обычное дело в закоулках Лондона, куда со всей Англии стекался нищий сброд, подчинявшийся закону, согласно которому выживает сильнейший…

Стремясь скрыть от людей свой позор и забыть о прошлом, Сесили уехала вместе с хозяевами в маленький городок Халл.

После смерти Мери Оливера — сырой и холодной зимой малыш подхватил лихорадку, от которой так и не смог оправиться, — молодая женщина впала в глубокую депрессию, не в силах переносить все новые удары неумолимого рока. Несмотря на то что хозяева Сесили были людьми понимающими и терпеливыми, им все же в конце концов пришлось ее уволить за неряшливость и пренебрежение своими обязанностями. Она вернулась в Лондон с маленькой дочкой, и теперь они проживали те крохи из в общем-то и без того ничтожных сбережений Сесили, что еще оставались нетронутыми.

Так продолжалось до тех пор, пока она случайно не узнала о смерти сэра Эдварда Рида, своего свекра. Тогда в голове несчастной вспыхнула сумасшедшая идея. Идея, которая, как ей казалось, спасет и ее, и дочку.

И Сесили решилась на эксперимент.

Несколько месяцев назад, надев на Мери костюмчик ее покойного брата, она стала говорить случайным любовникам, что перед ними мальчик, а не девочка, и все ей верили.

С тех пор дочь старательно играла навязанную ей роль, снисходительно относясь к легкому помешательству матери, стремящейся любить каждого, лишь бы забыть о том, что ее саму никто никогда не любил.

Мери предоставила матери самостоятельно утереть слезу, которая нынче, став привычной, уже не вызывала иных, кроме скуки, эмоций, и вежливо ожидала всегда произносимого дрожащим голосом и подводившего черту под давно приевшимся монологом вопроса:

— Значит, у нас теперь все в порядке, да, Мери? Отныне ты будешь моим ангелом. Моим ангелом-хранителем.

— Конечно, пока смерть не разлучит нас, мамочка, — пообещала девочка, от всей души надеясь оказаться достойной оказанного ей доверия.

В тот же день, ближе к вечеру, Сесили переоделась, выбрав платье поновее, — к счастью, оно оказалось темно-фиолетовым, а этот оттенок особенно ей к лицу, — довершила туалет короткой черной камлотовой накидкой и, взяв «ангела» за руку, повела его к выстроенному рядом с Вестминстерским аббатством дому, который, сразу было видно, принадлежал зажиточным людям.

Гордая и высокомерная леди Рид, которой Сесили попросила о них доложить, приняла гостей очень холодно. Однако уже тот простой факт, что перед ними не захлопнули дверь сразу же, Сесили посчитала огромной победой. Но она тщательно укрыла свою радость за глубоким и подчеркнуто смиренным реверансом.

— Мэм, вот Мери Оливер, ваш внук, — показала она на «ангела». — Мне бы хотелось поговорить о нем с вами наедине, если позволите.

— Следуйте за мной, — сухо ответила леди Рид и, поручив ребенка заботам служанки Дженни, двинулась в глубину дома.

Сесили шла за ней по пятам, и вот они оказались в небольшой, богато убранной гостиной, один вид которой заставил посетительницу сразу с горечью вспомнить о собственной нищете. Но надо было усмирить гордыню и смотреть прямо в лицо этой еще носившей траур даме с выцветшим взглядом и седыми волосами, туго стянутыми в безупречный узел.

Свекровь была точно такой, какой сохранилась в ее памяти, то есть до предела несговорчивой, настороженной, готовой дать отпор.

— Я пришла еще раз просить милости. — Сесили сразу взяла быка за рога, прекрасно понимая, что присесть, а тем более выпить чашечку шоколада ей никто не предложит. — Поверьте, речь идет не обо мне, а только о вашем внуке, которого я пытаюсь растить и воспитывать как подобает.

Ответом ей стало ледяное молчание. Сесили притворилась, что она уже потеряла всякую надежду, но все-таки не может отступиться.

— Я подумала, что один только взгляд на это дитя, так напоминающее вашу собственную, мэм, плоть и кровь, мог бы убедить вас в том, в какой нужде мы пребываем. Между тем ребенок заслуживает того, в чем вами было отказано мне. Я едва могу его прокормить на свое жалованье прислуги, а уж о том, чтобы дать достойное образование тому, кто имеет на него право в силу громкого имени, доставшегося ему от вашего покойного сына, даже и думать нечего. Но если я не могу дать малышу такого образования, то вы, мэм, способны на это. Отталкивайте меня сколько угодно, раз считаете, что я недостойна существования в одном мире с вами, но его — спасите, умоляю вас!