Леди на монете - [21]

– Не слишком ли опрометчиво с ее стороны? Никто не знает, как сложится этот брак. Мне кажется, что вам с вашей внешностью ничего не стоит вскружить голову самому влюбленному жениху или молодому супругу. Луиза Браганса проявила большую мудрость, когда окружила свою дочь черными воронами, которые при всем желании не могли бы привлечь внимание ни одного мужчины.

– Король встретил меня очень приветливо, когда я приехала, но с тех пор ни разу не взглянул на меня, – чистосердечно призналась Фрэнсис. – Все считают, что он полностью поглощен королевой.

– Правда?

Дама снова рассмеялась, но на этот раз ее смех звучал уже не так приятно.

– Это очень большая редкость – Карл, полностью поглощенный какой-нибудь одной женщиной.

Пораженная этим признанием, Фрэнсис вопросительно смотрела на свою собеседницу, но та молчала.

– Меня зовут Барбара Палмер.

Она представилась как бы небрежно, однако с видимым достоинством.

– Бар… Леди Каслмейн?

Фрэнсис не произнесла, а скорее выдохнула это имя, глядя на свою собеседницу с нескрываемым любопытством.

– Именно. Она самая. Значит, даже вы, новенькая, тоже слышали про меня?

– Кто же не слышал про вас? Ваша красота известна всем.

– Вполне достойный ответ. Однако, коль скоро вы – Стюарт и родственница короля, вы тоже ждете комплимента.

– Я всего лишь дальняя родственница Его Величества, – скромно ответила Фрэнсис.

– У короля много таких родственниц, – безразлично сказала Барбара, и это безразличие скорее напоминало пренебрежение. – Может быть, мы присядем где-нибудь поблизости, – предложила она. – Я немного устала… Прошло всего лишь две недели…

Она не стала договаривать, но Фрэнсис смогла бы закончить фразу сама, поскольку при Дворе было немало разговоров о том, что совсем недавно леди Каслмейн родила второго сына, отцом которого все считали Карла. Возможно, что единственный человек при Дворе, который не догадывался об этом, была королева.

Фрэнсис была в смятении, испытывая одновременно и возбуждение от этого знакомства, и дурные предчувствия. Ей никогда и в голову не приходило, что у нее могут возникнуть какие-нибудь отношения со знаменитой леди Каслмейн, имя которой было запрещено упоминать при королеве. И вот они рядом, и Барбара держит ее под руку, и они идут к каменной скамье, которая стоит в тени под липой.

Они сели, и Барбара улыбнулась ей.

– Какое у вас спокойное, ясное лицо! Вы еще слишком молоды, чтобы волноваться, – сказала она.

Это было правдой, но Фрэнсис поспешила объясниться.

– Я не… Я просто не ожидала… Это было так неожиданно!

– Да, мы вполне могли бы разминуться, – согласилась Барбара.

Фрэнсис кивнула, моментально лишившись дара речи. Если бы ее мать была здесь, она настояла бы на том, чтобы Фрэнсис поступила именно так. Мельком взглянув на прекрасное лицо леди Каслмейн, Фрэнсис не могла заставить себя поверить в то, что слышала про эту женщину, про ее нахальство и жадность, невероятную вспыльчивость и безнравственность, которая проявлялась и в неверности любовнику-королю.

– Я прекрасно знаю все, что обо мне говорят, – вздохнула Барбара. – Могу только молить Бога о том, чтобы злые языки пощадили вас, но вряд ли вам удастся избежать сплетен: вы такая же красивая, как когда-то была я.

– Как вы когда-то были! – повторила Фрэнсис, как эхо. – Вы и сейчас очень хороши! Когда мы… когда я увидела вас, еще не зная, кто вы такая, у меня просто дыхание перехватило от восторга!

– Вы очень великодушны. – Фрэнсис почувствовала, как изящная ручка сжала ей ладонь. – Все-таки рождение детей убивает красоту, по крайней мере, на время. Но я еще молода, мне не больше лет, чем королеве. Расскажите мне о ней. Ведь я ее еще не видела. Мне говорили, что она не очень красивая.

Совсем не красивая, подумала Фрэнсис, особенно в сравнении с Барбарой Каслмейн, но вполне лояльно сказала, что королева очень мила, женственна и грациозна и что у нее замечательные глаза.

– К тому же она очень добродетельна, – добавила Барбара и снова вздохнула. – Я не сомневаюсь в том, что поддерживаемая всеми этими дамами, она никогда не простит меня, хотя я искренне раскаиваюсь и сожалею обо всем так же, как и сам Карл.

Сказав это, Барбара замолчала, глядя на свои руки, украшенные многочисленными кольцами.

Фрэнсис промолчала, но после небольшой паузы Барбара заговорила снова:

– Было бы нелепо и бессмысленно отрицать то, что мы были любовниками, но теперь все кончено. С того самого момента, как он женился. И теперь, если Карл и уделяет мне внимание, то только потому, что я – мать его детей и многим пожертвовала ради него. Если бы он приблизил меня к королеве, разве это не было бы доказательством того, что между нами все кончено? Если он действительно уважает свою жену и заботится о ней, как же он может хотеть, чтобы она принимала меня, если сейчас я нахожусь в таком бедственном и униженном положении?

Кто-то более мудрый и опытный, чем Фрэнсис, наверняка усомнился бы в искренности этого патетического монолога, но Фрэнсис уже почти поверила в то, что, по крайней мере, половина обвинений в адрес Барбары – несостоятельна. Став любовницей короля, она, возможно, и совершила ошибку, но, по мнению Фрэнсис, в этом не было ничего ужасного. Да и как могло быть иначе, если за годы, проведенные при королеве Генриетте-Марии, под ее гнетом, Фрэнсис немало узнала о подобных отношениях и прекрасно усвоила, что осторожность важнее добродетели.