Леди на монете - [108]

– Нет, – ответил Леннокс, стараясь быть объективным к своему кузену, – вы заблуждаетесь. Он искренне любил вас.

– Тогда, если это действительно так, прекрасно, что теперь он может быть мне добрым другом, когда, как говорила бедная Риетта, страсть уже прошла…

– Хотел бы и я быть также уверенным, что она действительно прошла. Обещайте написать мне, если он попытается…

– Обещаю. А вы должны пообещать мне, мой дорогой, только смотреть на других женщин. Но ради вашего здоровья…

Леннокс закрыл Фрэнсис рот своей рукой.

– Не говорите так. И я клянусь вам, как бы я ни был подавлен – не более двух бутылок в день. Именно так я и живу уже больше года.

– Я знаю об этом. Для меня это звучит устрашающе, но не для вас.

– Едва хватает, чтобы промочить пересохшую глотку.

– В таком случае, не позволяйте датчанам провоцировать вас на длинные речи, чтобы у вас слишком не пересыхало в горле…

В тот последний день даже шутки звучали не очень весело, а ночью Фрэнсис снова злилась на себя за то, что его страсть почти ничего не значила для нее в сравнении с его нежностью.

– Никогда не будет никого другого, сколько бы ни продлилась наша разлука, – шептал Леннокс, обнимая ее. – Мне совсем не трудно жить монахом, потому что нет на свете другой женщины, которую я мог бы так же желать.

Он много раз и раньше говорил ей об этом, и она верила ему, хотя испытывала недоумение и благодарность, потому что в глубине души знала, что только тот, кто искренне любит ее, может не обращать внимания на слабость ответной реакции и прощать ей ее. Она боготворила его, и когда на следующей день Леннокс уехал, ее горю не было границ. Из Кобхема отправилась роскошная кавалькада, а Фрэнсис, стараясь сдерживать слезы, долго махала ей вслед. В тот же день, чуть позже, приехала миссис Стюарт, правда, всего на неделю.

В течение этой недели Фрэнсис сделала все необходимые распоряжения Джервису Маплсдену, доверенному лицу, и Роджеру Пэйну, управляющему. Рабочие после того, как с ними расплатились, были уволены до возвращения хозяина, и Фрэнсис уехала, пообещав вернуться в июне.

Она ехала в Лондон вместе с матерью в большой карете, и, сидя в углу, в окружении бархатных подушек, Фрэнсис вспомнила, с каким облегчением устроилась в этой же карете в ночь своего побега из дворца, после того как в одиночестве проделала почти бегом путь от Уайтхолла до самой таверны за Лондонбридж. В ту необыкновенную ночь для нее не существовало никого, кроме Леннокса, и лучше его не было никого с тех самых пор.

Миссис Стюарт довольно долго молчала, не желая мешать дочери, только время от времени с сочувствием смотрела на нее. Глаза Фрэнсис были закрыты, и казалось, что она спит.

– Старайся принимать каждый день таким, каков он есть, – миссис Стюарт, наконец, рискнула нарушить молчание. – И тогда ты с удивлением обнаружишь, что время летит очень быстро.

Фрэнсис открыла глаза и в растерянности посмотрела на мать.

– О да, maman, я уверена, что именно так и будет, – согласилась она. – Но сейчас я не думала про Леннокса. Я думала о Карле.

– О короле? О, моя дорогая Фрэнсис, я уверена, что тебе не надо беспокоиться. Сейчас ему совершенно ясно, что ты не любишь никого, кроме Леннокса. Злые языки болтают, что он отправил Леннокса в Данию, чтобы отделаться от него, но это не так.

– Конечно, это не так. Если бы он хотел отделаться от моего супруга, он давно уже мог отправить его в Польшу или в Италию, когда тот сам просил его об этом. Я с благодарностью думаю о короле, потому что он наконец воздал должное тому, кто был ему всегда верен и принес немало пользы.

И вдруг, рассмеявшись, добавила:

– Если бы он рассчитывал на то, что я, как преданная жена, захочу выразить ему свою признательность… Как… как бы он был тогда разочарован! Если бы ему довелось обладать мной…

Миссис Стюарт почувствовала некоторое смущение.

– Что ты говоришь?! – воскликнула она, явно не пытаясь скрыть упрек. – Впрочем, ты часто говоришь какие-то странные вещи.

– Правда, maman? Впрочем, может быть, мои мысли показались бы вам еще более странными… иногда. Мне кажется, что Карлу, которому не довелось обладать мной, повезло больше, чем он думает…

– В чем дело, Фрэнсис? Я не понимаю тебя. Слушая тебя, можно подумать…

– Что? – спросила Фрэнсис, глядя на мать блестящими глазами.

– Ну… э… я не знаю… может быть, что ты… холодная женщина и не можешь любить…

– Нет, никогда! Но, maman, есть разная любовь, ведь правда? Скажите, между вами и отцом была страсть? Дикая, безумная страсть?

Миссис Стюарт с усилием обратилась мыслями к прошлому, к тем отношениям своей молодости, которые сейчас были уже почти забыты.

– Конечно, – ответила она без колебания.

Потом ей показалось, что она поняла, что именно имела в виду ее дочь.

– Мое дорогое дитя! Любящая жена никогда не может дать своему мужу слишком много. Разве церковь не учит нас, что супружеская любовь священна и что между супругами не может быть греховных отношений? Тебе не следует бояться впасть в грех там, где его нет и быть не может.

– Я не боюсь этого, maman, – ответила Фрэнсис, и в ее глазах была тоска.

Глава 24

В течение всего того лета, которое Двор провел в Виндзоре, Фрэнсис по возможности старалась не грустить и чувствовать себя счастливой. Ей казалось, что именно так она и обязана себя вести, потому что Леннокс в письмах просил ее оставаться веселой. Он писал ей, что они оба молоды и что впереди у них длинная жизнь, вскоре разлука кончится, и наступит время, когда она будет казаться им дурным сном.